Набэцуна поправил меч за поясом, положил на полку свиток героического сказания, которое читал в свете фонаря до появления посетителей. Вышел на темную улицу и последовал в отдалении за ронинами и их провожатым.

Господин Кагэцу снова вздохнул и пошел закрывать лавку.

Все это дело ему определенно не нравилось. Все это определенно должно было плохо кончиться.

Неброский человек Набэцуна нагнал своих поднадзорных уже около публичного дома «Нежные лепестки персика», где дурень Сайкаку уже ругался через отодвинутое окно первого этажа со своей девицей.

– Ты что? Собрался ко мне клиентов водить? –  тихо рычала на Сайкаку девица. –  Это как понимать? Сам проиграл меня в публичный дом, еще и наживаться на этом вздумал?

– Оман, ну что ты говоришь! Как я могу оставить тебя в таком положении? Пойми, я все делаю для твоего же блага! А так ты будешь много работать, быстрее отдадим долг…

– Может, тогда ты за меня и в постели отрабатывать будешь?

– Ну, Оман…

– Видеть тебя не хочу! –  бросила девица своему бывшему ухажеру, проигравшему ее в кости на прошлой большой игре, где тот искренне намеревался взять большой куш, но неизбежно был сам очищен и ободран, как угорь на закуску. Девица со стуком захлопнула окно, через которое говорила с Сайкаку, чем вызвала восхищенный щелчок языком от старшего из ронинов.

Через пару мгновений окно опять открылось и недовольная Оман, выглянув, бросила:

– Эти, что ли, двое? Заходите теперь, чего уж там.

Ронины, а за ними и Сайкаку поднялись по лесенке на высокий порог и вошли в бордель.

Пронырливый Набэцуна проник в дом вслед за ними и успел услышать, как Сайкаку объясняет ронинам:

– Она тут пока по обычному договору на семь лет. Пока в ученицах ходит, принеси-подай, сама не работает еще…

Набэцуна едва заметно улыбнулся, он присутствовал на той игре, где проигрался Сайкаку, и знал об этом деле все. И в этот дом он был вхож. Весь вечер он в отдалении следил, как ронины напиваются в обществе Оман и ее подружек и как эти подружки гоняют Сайкаку по всякой мелочи, покрикивая на него, как на мелкого слугу. Набэцуна отстраненно слушал, как ронины хвастают своими невероятно героическими подвигами, как хвалятся и обещают осыпать завтра всех здесь золотом и прочие такие вещи, какие порождает неловкий пьяный ум. Как Сайкаку в ответ вздумал похвалиться своими трудами и как пьяные ронины, спотыкаясь на каждом столбце от смеха, читали его никчемные выдумки.

И Набэцуна видел, как уже под утро Оман вытащила у старшего из ронинов, заснувших прямо там, где пили, парчовый сверток. Как подменила она содержимое тетрадью с пьеской Сайкаку и сунула обратно ронину в одежду. Как, уходя из зала, Оман пнула ногой заснувшего на полу Сайкаку.

Набэцуна бесшумно поднялся и последовал за ними на улицу, где и услышал все.

– Вот. –  Громко шепча, Оман запихала книгу за запах кимоно едва стоявшего на ногах Сайкаку. – Эта книга стоит сорок рё золотом, так этот ронин говорил! Продай тотчас же! Так и долг отдадим, и на жизнь после свадьбы останется! Да иди же, дурачина, нашел время радоваться!

По оживающим после ночного сна улицам города Набэцуна проследовал за Сайкаку к книжной лавке господина Кагэцу, которую этот работящий господин уже открыл с первой зорькой.

– Чего тебе? –  неласково встретил почтенный торговец дуралея Сайкаку.

– Да тут товарец у меня завелся, –  зачастил Сайкаку. –  Вот, думаю, он вас заинтересует.

И Сайкаку положил перед торговцем знакомую книгу с непонятным заголовком. Кагэцу, заломив бровь, посмотрел на книгу, затем медленно раскрыл оную, осмотрел страницу за страницей и, убедившись, что перед ним тот же товар, что и вчера, произнес: