Самое длинное слово у него – это «апельсин». Но и его он произносит на свой лад.

Гуляли с ним во дворе. Он увидел на снегу брошенный кем-то кусочек апельсиновой кожуры, наклонился над ним, внимательно осмотрел и объявил во всеуслышание:

– Нипелин!

Родители научили его говорить, прощаясь, «пока». Это для него, конечно, несравненно легче, чем длинное «до свидания». Теперь этим своим «пока» он смешит всех родных и знакомых и даже незнакомых: лифтёрш в подъезде, продавщиц в магазинах, шофёров такси. Однажды насмешил даже милиционера, который хотел оштрафовать его отца за нарушение правил езды на автомашине.

Удивительна та изобретательность, с которой только начинающий говорить ребёнок использует каждое новое слово для выражения своих мыслей. Обычно, бывая у нас, он старается втянуть в игру весь имеющийся в наличии людской состав, то есть не только меня, но и Таню с Тамарой. Иногда, однако ж, у него появляется желание играть с кем-нибудь одним, уединяясь в комнате и даже закрывая дверь, чтоб никто не мешал. В таких случаях, если появляется кто-нибудь непрошеный, он бесцеремонно выталкивает его из комнаты, упираясь руками в живот.

Однажды мы с ним играли, катая по полу мячик. Он очень увлёкся этой новой для него игрой. Вдруг открывается дверь, и в комнату заглядывает Тамара. Остановившись посреди игры и нетерпеливо махнув рукой, Игорь бросает вдруг совершенно неожиданную фразу:

– Тётя, пока!

– Что «пока»? – недоумевает Тамара. – Ах, «пока»! Ну, пока так пока. Ха-ха!

Стараясь показать себя человеком необидчивым, покладистым, она закрывает дверь и удаляется, оставляя нас вдвоём.

И действительно, зачем вскакивать, оставлять игру, грубо толкать кого-то в живот, стараясь выставить за дверь, когда достаточно сказать «пока», и умный человек поймёт, что от него требуется.

Помимо специфических детских слов вроде «ава», «типти», «бай-бай», «ням-ням» и слов, обозначаемых лишь первым слогом, у него есть и обычные, общеупотребляемые слова, которые он произносит, однако, на свой младенческий лад, упрощая трудные для него окончания. Банка у него – «баня», щётка – «щоня», а себя он называет почему-то «маня».

Занимаемся с ним рисованием. Рисую ему автомобиль. Он берёт карандаш, пририсовывает в переднем окне автомобиля вертикальную чёрточку. Говорит: «Папа». Во втором окне рисует чёрточку поменьше. Говорит: «Мама». Рядом с папой рисует маленькую закорючку. Говорит: «Маня».

Это значит – он с мамой и папой в автомобиле.

Если его спросить, показав на отца:

– Это кто?

Скажет:

– Папа.

– А это?

– Мама.

– А это?

– Баба.

– А ты кто?

– Маня.

Как узнать, что это слово у него значит? У него нет в языке средств объяснить это. Он знает, что он – «маня», и это всё. Я думаю, что «маня» – это мальчик, или, может быть, маленький, или малютка, как обычно зовёт его Таня.

Играя, Игорь бросал в ванну с водой солдатиков. Один раз промахнулся. Увидев, что солдатик упал на пол, Игорь сказал:

– Мимо!

И засмеялся.

Вечером, когда уходил домой, на него надевали пальто. Он не попал рукой в рукав и опять сказал:

– Мимо…

Но на этот раз не смеялся, может быть, потому, что устал и хотел уже спать.

Несколько дней спустя гуляли с ним в парке. Развлекались тем, что пускали бумажные лодочки в ручье. Берег был высокий, поэтому лодочки приходилось просто бросать сверху. Одна из лодочек упала в воду вверх дном.

Увидев такую неудачу, Игорь и тут сказал:

– Мимо!

Не совсем точно, правда, но что сделаешь, когда маловато в запасе слов! Более подходящего не нашлось.

В его словаре почти одни существительные да междометия. Хуже всего обстоит с глаголами. Если ему надо сказать кому-нибудь: «Иди сюда», – он просто берёт за руку и тащит. Если надо сказать: «Уходи», – просто выталкивает без церемоний. Один глагол он всё же хорошо знает. Очень любит прятаться в шкаф, так, чтоб его закрыли дверцей снаружи. Залезет в шкаф и кричит: