Повесть о государевом слонопасе Игорь Марков
Летом 1988 года в один из тёплых солнечных дней, когда только мягкий перестук колёс пригородных электричек нарушает послеобеденную дремоту дачных посёлков, кандидат технических наук Курочкин Борис Васильевич сделал самую удивительную в своей жизни находку, которая тянула, по его мнению, если не на Нобелевскую премию, то хотя бы на присвоение открытию имени автора.
Но не будем строго судить нашего героя и простим ему скороспелую научную ошибку. Всё-таки основной специальностью Бориса Васильевича была космическая баллистика – прикладная наука о движении космических тел, которая не имеет ничего общего с палеонтологией, изучающей древние окаменевшие организмы. А обнаруженные им на глубине двух метров под землёй гигантские кости были очень похожи на скелет динозавра, который недавно показали по телевизору в передаче «Очевидное и невероятное».
Корреспонденты Останкинского телецентра, приехавшие снимать репортаж об уникальной находке, привезли с собой настоящего учёного палеонтолога из Академии наук. Он внимательно изучил ископаемые останки и с сожалением засвидетельствовал, что это не скелет динозавра, а кости обычного слона, умершего примерно 300-400 лет тому назад, только почему-то без бивней.
Сенсация о подмосковном динозавре – «трицератопсе Курочкина», как его успел окрестить первооткрыватель, – не состоялась. Но загадка – откуда в подмосковной деревне XVII века мог взяться слон – осталась. Ведущий телевизионного репортажа попытался обратить несостоявшуюся новость в забавную шутку и даже вспомнил старый анекдот о том, что «Россия – родина слонов».
Однако, необычная находка вызвала интерес в среде научных и околонаучных журналистов, у которых по причине летнего отпускного периода отмечался недостаток интересных новостей.
Сразу вспомнили про мамонтов. Если условно предположить, что мамонт – это древний слон, то анекдот не кажется таким уж бессмысленным. Несколько тысяч лет назад большие стада волосатых животных действительно паслись на бескрайних просторах нашей будущей державы. Скелеты и даже целые замороженные туши мамонтов охотники постоянно находят в вечной мерзлоте северных районов и в Сибири. Костей иногда встречается так много, что Россию можно смело считать не только родиной, но и кладбищем травоядных гигантов. К сожалению, примерно 3500 лет тому назад последний мамонт умер на острове Врангеля, и подобные животные у нас больше не встречались, тем более в Московской области.
Первое историческое свидетельство о живом слоне в России относится к эпохе Ивана Грозного. О нём в своём письменном отчёте упоминает немецкий агент-наёмник Генрих фон Штаден, служивший несколько лет опричником при дворе московского царя.
Второй, по порядку упоминания, слон был замечен в Москве спустя примерно сто лет – во времена царствования Алексея Михайловича.
С восшествием на престол Петра Первого слоны в России стали появляться гораздо чаще. Ну а сегодня трудно встретить жителя большого города, который бы ни разу не видел живого слона в цирке или зоопарке.
Когда информационная шумиха вокруг древних костей утихла, и плёнку с телевизионным репортажем положили пылиться на останкинскую полку, собственное независимое исследование провёл краевед-любитель и коренной болшевский житель – Николай Кузьмич Тихонов. К сожалению оригинал статьи с результатами исследований был написан в единственном экземпляре шариковой ручкой в школьной тетради и пропал во время переезда его наследников на новую квартиру. Сохранилась только плохо читаемая и неполная ксерокопия. Изучив старинные архивные документы, краевед Тихонов высказал смелое предположение, что кости, найденные в конце 1980-х годов неподалёку от станции Болшево Ярославской железной дороги, являются скелетом слона под номером два – того самого, который в XVII веке был подарен персидским шахом русскому царю и содержался в Москве на Красной площади в Алевизовом рву.
Древнее подмосковное село Болшево уже несколько сот лет стоит на высоком берегу некогда судоходной, но со временем обмелевшей реки. Его жители с давних времён зарабатывали на жизнь в основном отхожим промыслом и обслуживанием волока на водном пути из Клязьмы в Яузу и обратно. Густые сосновые леса, бедные подзолистые почвы и плохая погода традиционно мешали сельским труженикам получать хорошие урожаи со своих полей и огородов, и, возможно поэтому, болшевское население долгое время оставалось малочисленным.
Ситуация резко изменилась, когда стараниями местных предпринимателей выстроилась железнодорожная ветка от Мытищ до Щёлкова. Появились фабричные посёлки, а окрестные леса захватили московские дачники – особый тип людей, поведение которых подробно исследовано в рассказах А.П. Чехова.
Лет через тридцать-сорок подросли их дети и внуки, сформировалась новая устойчивая социальная группа – жители ближнего Подмосковья. Вроде бы и столичные на первый взгляд люди – многие из них каждый день выезжали на работу в Москву и даже занимали ответственные должности в государственных учреждениях, но в то же время – чуть-чуть деревенские, с лёгким едва уловимым провинциальным налётом. Опытный взгляд всегда отличит в толпе на перроне Ярославского вокзала тех, кто едет из Москвы на дачу, от тех, кто возвращается из города к себе домой.
Подмосковное население увеличивалось, появились многоэтажные дома, школы и магазины. Постепенно вокруг станции Болшево выстроился новый город – Королёв, знаменитый сегодня на весь мир своими космическими предприятиями и научно-исследовательскими институтами.
Ракеты регулярно запускались в космос, искусственные спутники вращались вокруг Земли, космонавты докладывали в ЦУП о новых свойствах гороха, выращенного на орбитальной станции, и благосостояние болшевцев-королёвцев неуклонно росло.
Перебравшись из стареньких деревянных дач в новые железобетонные квартиры с водопроводом и канализацией, они принялись покупать легковые автомобили и строить для них маленькие кирпичные домики – гаражи. Особенно ценились гаражи с подвалами. В подземных хранилищах можно было запасать на зиму картошку, квашеную капусту, солёные огурцы и другие съестные припасы на «чёрный день», о возможности которого жители по эту сторону от Московской кольцевой автодороги никогда не забывают, в отличие от легкомысленных обитателей Бульварного кольца и Сретенки.
Для некоторых автолюбителей гаражи стали ближе и дороже чем сами автомобили. Они оборудовали в них мастерские, углубляли и благоустраивали любимые подвалы. Особо увлечённые самодеятельные строители выкапывали под своим гаражом дополнительные погреба в два и даже в три уровня. Размещали в рукотворных подземельях не только складские помещения, но и культурно-развлекательные объекты с диванами, телевизорами и барными стойками, наподобие ночных клубов.
Одним из таких одержимых подвалокопателей и был наш несостоявшийся нобелевский лауреат старший научный сотрудник секретного космического НИИ кандидат технических наук Б.В. Курочкин.
На этом месте, дорогой читатель, я с ним распрощаюсь, так как дальнейший рассказ будет не о нём, а о его удивительной находке, случайно обнаруженной в глубинах древней Болшевской земли.
***
– Плывёт! Плывёт! – кричал мальчишка, размахивая руками. Он бежал вверх по Ленивому торжку, оставляя на пыльной дороге следы босых пяток.
– Кто плывёт-то? – окликнула его толстая тётка, поправляя пучки зелени, выставленные на продажу.
– Слон плывёт! – Мальчишка остановился и ткнул пальцем в сторону реки. – Прям по Москве плывёт! Сейчас к мосту подчалит!
– Какой ещё слон? – не поняла торговка.
– Вот такой! —мальчишка поднял обе руки кверху. – Большой! И ещё в сто раз больше! Вон, как ворота Всехсвятские, а то и выше ворот-то. Вот какой.
– Полоумный, – лениво подытожила толстуха и отвернулась.
Другие рыночные торговцы особого интереса к его выкрикам не проявили – мало ли в столице малахольных. Мальчишка развернулся и побежал обратно к берегу реки, где около наплавного «живого» моста торчали недостроенные опоры моста каменного.
Долгострой растянулся на несколько десятков лет. Указ о возведении каменной переправы через Москва-реку издал ещё родоначальник династии Романовых Государь, Царь и Великий князь всея Руси Михаил Фёдорович аж в 1643 году. Выписал для этой цели из вольного города Страсбурга иноземного мастера Ягона Кристлера. Но, к сожалению, не дождавшись окончания строительства, безвременно скончался через два года от водяной болезни неизвестного происхождения. Нашлись как всегда болтуны, которые распускали слухи, что кончина августейшей особы произошла не от какой-то там водянки, а по причине нездорового образа жизни: «многого сидения, холодного питья и меланхолии, сиречь кручины». Болтунов быстро вычислили, и крамольные разговоры пресекли. Народ московский ещё примерно с неделю пообсуждал новость и забыл.
Наследник престола – Алексей Михайлович признал проект путепровода слишком смелым и дорогим. Финансирование прекратил, стройку остановил, а москвичам и гостям столицы предоставил возможность ещё почти пятьдесят лет переправляться через реку по шаткому наплавному мосту.
Щурясь от яркого полуденного солнца, толстая торговка перекрестилась на ближний купол церкви Всех Святых, заученной скороговоркой попросила помощи и коммерческого благополучия у святого Спиридона Тримифунтского, после чего для надёжности обрызгала из деревянного ведёрка водой и без того свежую зелень и, обратившись к соседу, спросила:
