А главное – ещё до наступления зимы на всех стеллажах стояли чистые книги, и в доме стало легко дышать. Да, вспомнила в чём заключалось мое «рационализаторство»: я несколько раз меняла периодичность ополаскивания под краном и способ развешивания на лоджии тряпки, которой я обтирала каждую «потрясённую» книгу.
И всё равно – несколько закрытых полок остались необработанными. Хотя, конечно, надо бы… Но уже исчерпался резерв сил и времени. Всё, сдохла!..
А ведь ещё предстояло навести элементарный порядок в комнатах. При этом, воспользовавшись ситуацией, выкинуть кучу ненужных вещей, которые десятки лет дожидались своей участи…
Но это всё опять не по делу. А дело в том, что перетаскав взад-вперед семь тысяч книг и попутно штук пятнадцать-двадцать из них прочитав¸ я сделала настоящее открытие, которое собираюсь записать в эту тетрадь, отчасти чтобы окончательно его сформулировать, но главное – чтобы насладиться им повторно. Кстати, а как реагирует человек на свалившееся на него открытие? Вот увидел Менделеев во сне периодическую таблицу. Проснулся, изобразил её на ватмане (существовал в те времена ватман?) – и что?.. Стал размышлять о том, как облегчится теперь жизнь химиков и вообще всего человечества? Какие конкретные проблемы решит в ближайшие недели он сам с помощью таблицы? И как войдет она в повседневные будни не только элитных лабораторий, а школяров всех видов, наряду с таблицей умножения?..
Правда, моё открытие касается не прогрессивного человечества, и даже не его избранного круга, а лично меня… Но тем ближе к сердцу я его приняла… Буквально ощущала и осязала…
А началось всё со случайного пустяка… В одном из давно не открываемых шкафов обнаружилось странное, бессистемное книжное скопище: абсолютно новенькие, перестроечных времён книги соседствовали с томами изданного в 1904 году Шеллера-Михайлова, выпавшими из лопнувшего коленкора. И тут же ютились невзрачные, напечатанные на газетной бумаге книги военных лет. А вот случайные, разрозненные тома из каких-то подписок времени застоя. И роскошный, упакованный в футляр двухтомник «Гариков».
Образовалась эта мешанина постепенно из тех книг, которым я почему-либо не нашла точного места. Туда толкала двойники, пока не решила, кого ими осчастливить. А также книги почему-либо меня не заинтересовавшие (то ли выше моего разума философия, проблемы науки и техники; то ли – наоборот – простоватые или насквозь знакомые), но! связанные с воспоминаниями о каком-то человеке или каком-то событии. И у меня не хватило духа с ними расстаться. А иные появились в неподходящий момент, в суматошный час. Например, вручены в юбилей с кучей бытовых предметов и были сунуты в шкаф, чтоб освободить руки для объятий. И застряли там по забывчивости…
Но вот сегодня я туда залезаю, в это неудобное, редко посещаемое место, и обнаруживаю там довоенный «Юго-Запад» Багрицкого, о существовании которого я сто лет не вспоминала (томик более поздний и более полный стоит в главном шкафу, на видном месте). Но ведь именно «Юго-Запад» в пятьдесят четвертом году перевернул моё представление о поэзии. О! А вот «Рабы ГБ» Юрия Щекочихина, которую мне никак нигде не удаётся ухватить. И ведь смутно представляла, что мне её, кажется, дарили. И вроде, кто-то тут же перехватил «на недельку». А она вот где! Дождался Щекочихин своего… нет, моего часа.
И в Шеллер-Михайлова я, наконец, загляну. А то так и полощется у меня в голове эта фамилия с чьим-то несмываемым клеймом – «писатель второго ряда». Пора бы составить и собственное мнение. Особенно сегодня, когда я уже знаю, как непросто достается насыпание (написание?) этих скромных холмов словесности, благодаря которым постепенно, шаг за шагом, меняется пейзаж литературы: нулевая равнина превращается в горные цепи – сначала Лескова и Панаева, потом в горные склоны Гончарова и Тургенева, чтобы увенчаться пиками Толстого, Достоевского, Чехова.