Во время своего пребывания он почти не переписывался с семьей де Элизальде. Он получил пять или шесть писем от Мерседес, на которые отвечал с большим опозданием. В первые четыре года он послал только одно, потому что хотел порвать со всеми своими воспоминаниями об Америке, чтобы чище жить впечатлениями Парижа. Затем, мало-помалу, его зарождающаяся искренность стерла все, что не принадлежало ему, и в таком состоянии он написал Мерседес длинное письмо, полное нежности, давая ей отчет о бесконечном количестве пустяков, доказывая, что чувствует себя лучше и счастливее. Мерседес ответила таким же длинным письмом. Так он узнал, что Лола вышла замуж, но что ей, несмотря на "ее красоту", грозит большая опасность никогда этого не сделать. "Мне уже двадцать шесть лет, а ты так далеко! Все ли у тебя в порядке с желудком", и так далее, и так далее.
VIII
Конечно же, одним из первых визитов Рохана по возвращении был визит к Элизальде. Как только Мерседес увидела его из столовой, он закричал внутри: "Я не смогу вернуться домой". Как только Мерседес увидела его из столовой, она закричала внутри:
– Мамочка, мамочка! Рохан здесь! Герцог Рохан, мамочка!
И он поспешил им навстречу.
– Я не мог больше терпеть, мой друг! -Рохан протянул руки: "Наконец-то я вижу ее!
– А я умирала. -А разве она не встретила папу? Он уехал четыре месяца назад. Как все прошло, расскажи мне. Как все прошло?
– Божественно. -И ему пришлось отвечать на лихорадочные вопросы молодой женщины, поражающие своей бессвязностью.
Приехала мать. Внезапно Мерседес прервали:
– А Эгле? Эгле, мама?
Эгле уже входила, и Рохан с удивлением узнал ее лицо, которое, как ему казалось, он уже не помнил. Только ангельская красота этого существа стала более человечной, более прекрасной, потому что она была более осязаемой, более желанной, и потому что она была рядом с нами. Они дружески пожали друг другу руки.
– Правда, они почти не знают друг друга! -Ты помнишь Рохан, Эгле?
– Я помню, – ответила Эгле, улыбаясь. Рохан тоже вспомнил; но молодая женщина спокойно отвела глаза и смотрела во двор.
Через два часа Рохан встал, чтобы уйти.
– Вы останетесь на обед, не так ли? -Мерседес резко остановила его. Молодая женщина с минуту наблюдала за ним.
– Я нахожу его выражение усталым… Больной, да? Да, я знаю, что он был болен… Но дело не в этом: устал, не устал… Почему, мама? -приподняла она брови, видя, как мать пожимает плечами. Она может быть усталой, без… Сколько ей лет? -она внезапно повернулась к Рохану.
Двадцать восемь лет.
– Давай посмотрим, скажи мне, как я. -И она встала перед ним, сложив руки за спиной. -Посмотрим, такая же ли я красивая, как и раньше? -добавила она, уже нервничая из-за близости и экзамена.
– Немного больше…
– Почему немного больше? И почему вы так говорите?
Но когда он удовлетворенно улыбнулся, Мерседес надула губы, сузив глаза и задрав нос.
Потом, за столом, мать продержала его полчаса, расспрашивая о Европе, которую она знала не хуже него; и, несмотря на то, что Рохан отвечал ей с неохотой по этой самой причине, она упорно продолжала свои попытки.
Наконец она сжалилась над Роханом и позволила ему пройти в гостиную с той величественной и оберегающей терпимостью, с которой матери позволяют мужчинам проходить в комнату, где находятся их дочери. Мерседес играла на пианино во всю мощь.
– Мать уже бросила его? -Как ужасно! Будь умницей, сядь здесь, рядом со мной. Как твоя личная жизнь?
– Очень плохо. Вы очень хорошо знаете…
– Нет, нет, правда! Как все прошло?
– Мал.
– Действительно? -ласково спросил он. Правда.
Молодая женщина задумчиво посмотрела на него.