– Едете в Уругвай – ето нищета, последни штанишки отдай.

Павел отвечает:

– В США – души отдай.

Дядя Федос Тимофеевич Ревтов в Бразилии был представителям и руководителям и в Уругвае был первым проводником. Когда мне было пять лет, Федос Тимофеевич и Гаврила Кузнецов приезжали в Аргентину, где мы проживали четыре семьи, на разведку. И чу́дно, дядя Федос Тимофеевич ишо с России был знаком с дедом Фёдором Можаевым, и вот пришлось встретиться через столь много лет в Аргентине. Когда дядя Федос Тимофеевич с Гаврилом Кузнецовым приезжали, я чуть-чуть их помню, а Можаевы потом ездили к нему в гости. Вот и мне пришлось встретиться с нём в Уругвае и даже породниться: как ни говори, он Фёдору Савельевичу Килину родной дядя.

После тóго обеду у Марфе как-то при каждой встрече с Марфой я чувствовал себя неловко, сердце билось и что-то мне не хватало, не мог дождаться праздников, чтобы попраздновать вместе с ней, и она так же: как увидит меня, потупится и покраснеет. Но мы виду не показывали, но где ты скроешь! Все догадывались. Бывало, в праздники вечером играли во вдовца – ето так стоит круг девок и ребят, один всегда лишный, он или она, бегает вокруг, кого заденет – должен догнать и поймать. И вот часто приходилось: стоишь, девчонка бежит, заденет и убегает, и вот и догоняешь. Но интересно то: девка-то бежит дальше в лес, чтобы повеселиться наедине, да и чтобы посватал, но у мня уже сердце занято. Все красивы, все хорóши, но у меня одна са́ма дика козулькя и са́ма стеснительна, она с ума не сходила.

Дома Ивон с Агафьяй уговаривали меня, чтобы взял Вассу. Поняли, что у меня к Марфе отношение особое появилось, давай лить на Фёдора Савельевича: что он лентяй, жулик, исплотирывает[41] девчонок, что Марфа хорошая девчонка, но изнадсажёна, а мать Татьяна пьяница, засранка, сплетня – как будьто хуже их нету. Мне приходилось отвечать: «Да-да», но на уме думал: «Мне с ними не жить, а другой невесты мне не надо». Но оне влияли боле на Евдокею, и Евдокея говорила мне:

– На самом деле, Данила, подумай, все ету семью хают, возми лучше Графиру Филатовну.

Но Евдокее я говорил прямо:

– Мне никаку́ другую не надо, я выбрал по душе и всё, меня больше нихто не убедит, каку́ девку сватать.

Один Сергей Садофович всегда говорил:

– Данила, никого не слушай, девчонка хорóша, бери – не ошибёшься.

Мы с нём часто бывали вместе то на рыбалку, то по дрова, то ишо куда-нибудь.

И вот мы с Марфой стали за ручкю ходить, веселиться, друг об друге тосковать. Наш срок в Уругвае подходил к консу, а мне было неохота вёртываться, и я решил офисияльно посватать. Ето было на вечёрках, после вечёрок я проводил Марфу домой, у ворот остановил и давай сватать. Она выслушала мою речь и ответила:

– Да, я пойду за тебя взамуж, мне окрóме тебя больше никого не надо, приходи сватай.

Я её крепко поцеловал, и она, бедняжка, чуть не упала: за всю свою молодую жизнь первый раз её поцеловали.

Пришло воскресенье, пошли праздновать, я Марфу за ручкю, отстали, давай разны речи вести, она мне говорит:

– Мне неудобно, посватал не посватал, а я уже согласилась.

– Марфа, ето са́мо правильно, должно быть завсяко-просто. Да и у мня срок кончается, надо уезжать, а я не хочу.

Она:

– Но ладно, хорошо.

Етот день мы провели с ней, не чаяли души от радости. Вечером я попросил деда Садофа, чтобы он поговорил с Фёдором Савельевичем Килиным, что мы хочем идти сватать Марфу, дочь ихну. Он сказал:

– Дайте нам посоветоваться с дядяй Федосом Тимофеевичем на неделе, а в то воскресенье приходите.

Дядя Федос жил пять килóметров от деревни. Когда Фёдор Савельевич пришёл к дяде Федосу за советом, тот выслушал и сказал: