Следующим утром, после того как Герцог уезжает на работу, я дожидаюсь момента, когда Джейн уйдет в комнату, которую называет своим будуаром, делать прическу – что занимает очень долгое время, – и веду Эдди к каретному сараю. Ему нравится мой план, он разглядывает тележку и внимательно слушает все, что я ему говорю, кивая в ответ. Я вижу, что он понимает, а еще вижу, как он взволнован. Но при этом очень серьезен. Он хочет сделать так, чтобы Герцог им гордился.

На улице солнечно и тепло, совсем как в тот день, когда Герцог учил меня: голубое небо с пушистыми белыми облачками, только без ветра. Отличный день для новичка. Я выставляю «Дерзание» на верхнюю точку аллеи, носом к подножию холма, потом забираюсь внутрь и подбираю ноги, как делал Герцог, и Эдди садится между ними, как тогда садилась я. Кладу его руку на рулевую рукоять, накрывая своей, потом левой рукой отпускаю тормоз.

Мы катимся вперед, поначалу медленно, потом набираем скорость, и я руковожу Эдди, точь-в-точь как Герцог руководил мной, шепча:

– Спокойно, парень, у тебя получается. Спокойно.

Тележка с грохотом катится по гравию, и светлые, как кукурузные нити, волосы Эдди отдувает назад, пока мы мчимся по холму мимо лошадей и через Изгиб под большим тополем, потом по Прямой и входим в Вираж, вновь набирая скорость, и теперь направляемся прямо к Змею у Кривого ручья, на котором «Дерзание» всегда так забавно подпрыгивает.

– Спокойно, – говорю я. – Спокойно…

У меня неприятности.

Сижу одна в зале. Большие часы-ходики тикают в передней, и я слышу приглушенные голоса встревоженных взрослых, доносящиеся со второго этажа.

Надеюсь, с Эдди все будет хорошо.

У нас все шло отлично, пока мы не добрались до Змея. Я предупредила Эдди, что нас немножечко подбросит, но, надо думать, нас подбросило сильнее, чем ожидал Эдди, потому что он заорал, а потом дернул за рулевую рукоять, и поэтому мы врезались в каменный мостик, и тележка опрокинулась набок, и мы оба вылетели из нее. Я-то только ободрала колени и локти, но вот Эдди лежал ничком на мостике с вытянутыми вдоль тела руками. И не шевелился. Он что, ранен? Он… Эту мысль я додумать до конца не могла. Я потрогала его за плечо, но он по-прежнему не шевелился.

Потом из дома прибежала Джейн, вопя какие-то ужасные вещи. Она орала, чтобы я держалась подальше от ее сыночка, потом подхватила его на руки – лицо расцарапанное, ручки и ножки свисают, как у тряпичной куклы – и унесла его в Большой Дом.

Я побежала за Джейн внутрь и хотела было подняться по лестнице, но она снова заорала мне – мол, держись подальше, и я пошла в залу и была там, когда появились Герцог и доктор Блэк и взбежали вверх по лестнице.

Кажется, я слышу голос Эдди. Кажется, он жив. Очень надеюсь, что это так. Я не хотела навредить ему. Я просто пыталась сделать так, чтобы все были довольны. Но я знаю, что у меня неприятности. Большие неприятности. Не знаю только, насколько большие.

Я все еще сижу одна в зале, когда слышу, как на втором этаже хлопает дверь, потом чьи-то шаги, спускающиеся по лестнице. Герцог. Я узнаю́ его походку, тяжелую, но быструю. Он входит в залу. Чаще всего, завидев меня, Герцог улыбается и гладит меня по голове или ласково сжимает мое плечо, а то и сграбастывает в объятия… но не сейчас.

Вместо этого он опускается передо мной на одно колено, чтобы смотреть мне прямо в глаза.

– С Эдди все хорошо? – спрашиваю я.

– Он был без сознания, но пришел в себя.

Я ловлю себя на выдохе, словно все это время сидела, затаив дыхание.

– Так что поглядим, – продолжает Герцог. – Доктор Блэк хочет, чтобы он пару дней отлежался в постели, на случай если у него было сотрясение мозга.