Утро было стылым, не выспавшимся и чутко реагирующим на явно грядущие перемены. Которые я совершенно не любила. Я стояла перед зеркалом, расчёсывая спутавшиеся за ночь волосы. Всю ночь снились тревожные сны, которые для меня часто означали перемены, за ночь температура вернула летний город в осеннее время года, мол, нечего, тут у всех уже осень, а ты все нежишься на теплом солнышке. Надо подстричь волосы, с отчаяньем, опаздывая, злилась я. Мама только расстроится, она любит мою каштановую копну… Мама… Родители звонили каждую неделю и каждый раз это превращалось в мучительную пытку. Они чувствовали вину за то, что оставили меня в одиночестве за тысячу километров, я же – облегчение. Они жалели меня, я жалела преданное ими свое доверие. Закинув в себя бутерброд с кофе, я с неудовольствием отметила, что на улице заморосил дождь, а значит, на аэробайк придется брать защитный воздушный купол, что значительно снизит его скорость, то есть, надо торопиться. Так, куртка, рюкзак, ботинки на рифленой подошве и бегом. Я жила на первом уровне, выезд на аэротрассу почти всегда был свободным, так что через несколько секунд уже рассекала потоки и лавировала между аэролетами, сделав непрозрачным с внешней стороны воздушный купол байка.

– Ты чего такая напряженная? – раздалось шипение Ларки откуда-то справа. Я дернулась, сегодня мне было не сосредоточиться, мысли блуждали где угодно, только не на молекулярной генетике.

– Переживаешь из-за Бекетова? Да? – настойчивый шепот прорывался сквозь вату невыспавшегося мозга. – Хочешь, я тебя подожду?

– Хочу. – Присутствие подруги всегда немного повышало во мне градус спокойствия.

Спустя четыре пары я стояла перед тяжелой дверью кафедры юриспруденции.

– Давай. Я буду здесь. Если что – кричи. Я ворвусь и вцеплюсь в него ногтями. – Лара была настроена решительно. И как мне только могло так повезти с подругой? Я кивнула и постучала.

– Войдите. – Миловидная секретарша с густо накрашенными малиновыми губами на меня не смотрела, и весь ее вид источал недовольство тем, что ее отвлекают от важных дел. – Что хотели?

– Меня ждет профессор Бекетов. – Я решила не смущаться ни строгим формальным тоном, ни показной строгостью. Поэтому сделала уверенный шаг вперед и закрыла за собой дверь.

– Я сейчас спрошу… – жеманно поджались яркие губы, похожие на жирных красных гусениц. Наверное, ядовитых. Поднялась, деловито процокала в кабинет и захлопнула за собой дверь.

«Я же просил сразу пропустить студентку Алири, как только она придет, сколько вам нужно раз это повторить, чтобы вы запомнили?» – прогрохотал голос Бекетова. Ух ты, я и не знала, как жестко он умеет… Пунцовая секретарша отстучала своими копытцами обратно, выдохнула и процедила в мою сторону: «Вас ждут». И сделала вид, что меня здесь нет и никогда не было.

– Петр Васильевич, здравствуйте, – улыбнулась ему, как старому знакомому. Я испытывала что-то мягкое, дочернее к этому человеку. Был в нем какой-то правильный надежный стержень, который я чувствовала, с ним рядом словно можно было расслабиться, потому что если начнет все вокруг рушиться – именно такие люди мир и удержат, с ним хотелось пить чай в старой гостиной и класть голову на плечо, рассказывая о прошедшем дне. Он был своим. – Очень рада вас видеть. Что-нибудь выяснили про артефакт?

– Здравствуй, Тирис. Можно я по-стариковски, буду обращаться на «ты»? – пока я говорила, его лицо словно разглаживалось и добрело, и я не могла представить, что он только что жестко выговаривал секретарше с жирными губами. – Семечко-то? Выяснили, конечно. Студенты второкурсники баловались, смахнули его случайно в землю в оранжерее. Ищем, но … сложно это.