– Как думаешь, когда-нибудь войдут в моду цветастые юбки и крупные серьги? – потрясая своими сложно переплетенными конструкциями в ушах.

– Мода циклична. Войдут, конечно. И выйдут. – Она спрашивала об этом человека, у которого из одежды было три черных футболки и три белых, да пара старых джинсов. Мода интересовала меня примерно, как муравья изобразительное искусство.

– Какой красивый! Ну вот где такие парни существуют? Нет, ты посмотри! Посмотри! – Лара приблизила ко мне изображение двух самых красивых людей, которых я когда-либо видела. Мужчина был весь воплощение силы и мужественности, просто беспроигрышная тестостероновая ловушка. Золотоволосый, загорелый, стильный, уверенный в себе, острый взгляд – клинок, поражающий точно в цель, от него не увернуться, да и не захочется, бугрящиеся под рубашкой мышцы, четко очерченные венами предплечья, крупные красивые мужские руки с длинными пальцами. Нежно обнимающие за хрупкую талию прекрасную белокурую нимфу, с огромными зелеными глазами и кукольными пухлыми губами, со стройными идеальными ногами на золотых шпильках и взглядом дикой пантеры, только что поймавшей свою добычу. Да уж, парочка.

– Вот это дети элиты! Самый молодой и успешный Судья, представляешь? Богатый, красивый… Не люблю я Судей, но вот этот – очень ничего. Не находишь?

Я не находила. Мужчины для меня с некоторых пор были как под стеклом, неинтересны, гендерно развоплощены. А уж красивых я не любила вовсе. Потому что с некоторых пор прекрасно понимала, они способны любить только себя и свою красоту. Успешные, красивые пустышки. Я понимала, что, скорее всего, это просто стереотип, но тщательно сохраняла и оберегала его в себе. Так спокойнее. А уж Судьи… Я не верила им. Они умели обманывать, я это точно знала.

Я моргнула, прогоняя воспоминание почти двухлетней давности. Теперь я его узнала. Ксандер Бекетов – самый молодой и успешный Судья. Так о нем говорили. Кажется, ему было двадцать четыре, когда проснулся ген Судьи. В двадцать восемь он был успешен, богат и счастлив, судя по тому изображению. Действительно, больше его изображений Лара не находила. Стало быть, сейчас ему около тридцати. Уже нет того лоска, немного подвыцвел, обтерся, позолота слетела. Хоть и крепок все еще, и довольно красив. А неизлечимая слепота – наказание Судьи за ложь. Значит, передо мной – лживый Судья, худшее, что я могла себе представить, подписывая контракт. За что же вы так со мной, Петр Васильевич… Я рассматривала его теперь совсем иначе. Сквозь призму легкого презрения и брезгливости. И немного равнодушия. Какой смысл теперь злиться и ненавидеть? Его сильно ударило, и, судя по лицу, ему до сих пор больно. Но и жалеть его мне не за что. Знал наверняка, на что шел. Так что успокоилась я быстро.

Молчание затянулось. Надо было что-то сказать, но я не знала что. Попросить его провалить собеседование и просто уйти домой? Как-то совсем по-детски. Не хочется выглядеть пугливой истеричкой, увидела преступника – и описалась от страха. Ведь на самом деле, я его не боюсь. Я решила все оставить как есть. Наплевать на результат. Ксандер больше не Судья, и правду чувствовать не может. Но он нарушил молчание первым.

– Ну что, уже поняли, с кем имеете дело? – спросил он спокойным голосом.

– Поняла.

– Хотите уйти?

– Еще не решила. – Он смотрел вроде на меня, но мимо, это было странно. Зато я могла беспрепятственно за ним наблюдать.

– Решайте.

– Какого рода помощь вам требуется от меня?

Он вздохнул. Поморщился. Я вспомнила, что его, по сути, к этому принудил отец.

– Петр Василевич говорил о простых просьбах по организации документов. И об общении. – Я решила зачем-то помочь.