Альв недовольно покачал своей большой головой.

– Отвратительная работа, халтура в лучшем случае. Раньше мы поглощали всех за ночь.

– Мне больше по нраву, когда дело продвигается медленно. Так у нас будет время покинуть это место.

– Повинуюсь вашей милости, – с издёвкой произнёс Цифер. – Не мне объяснять, почему проклятие такое слабое и медленно действует.

– Вот именно, – осадила его Рагне, – а теперь принимайся за дело. Уже поздно.

Ночной альв недовольно заворчал, сменил позу, приподнялся, расправил руки и пробормотал что-то на чужом языке. Рагне видела, как под человеческой оболочкой, в которой он скрывался, светится его собственная белая кожа. Он начал медленно вращаться, и крысы, словно влекомые вихрем, поползли к нему по кругу, который всё больше сужался. Вот первые пересекли внешнюю линию рунического круга, затем следующие, вскоре они уже напирали на мастера, цеплялись за его ноги, взбирались по полам сюртука вверх. Цифер оказался по бёдра погружён в крысиную стаю. Наконец он принялся разбрасывать над тварями чёрную серу. Хотя голос его звучал как шелест, он заполнял весь хлев. Даже Рагне почувствовала, как он пробирается ей в уши, скребётся в мыслях и жаждет, чтобы его впустили. Наконец альв остановился. На миг воцарилась полная тишина. Затем он хлопнул в ладоши, и крысы с писком и свистом на сотни голосов устремились в ночь.

Айрин не спалось. Она заметила, что знатная гостья намерена тайно ускользнуть, и в одной ночной рубашке последовала за ней в хлев. Тут перед её взором предстало нечто невообразимое: слуга, встав посредине сарая, совершал странные движения, говорил на незнакомом языке, а тело его, казалось, светилось изнутри. Здесь же были крысы, которые, словно по приказу, бросились врассыпную. Айрин оцепенела, когда животные внезапно перепрыгнули через её босые ноги и исчезли во тьме.

– Ищете смерти, Дочь Ворона, – прозвучал рядом приветливый голос.

Айрин обернулась. Возле неё стояла Рагне фон Биал, на вид совершенно спокойная. Но в слабом свете луны казалось, что тёмные глаза чужестранки сверкают от гнева.

– Я лишь… я думала… я просто хотела… Постойте-ка! Не мне надо оправдываться, вы должны объяснить…

– Чш-ш-ш, – прошелестела чужестранка, успокаивающе кладя руку на плечо Айрин. – Нет причин для волнения.

В тусклом свете на рукаве Айрин что-то заискрилось – кажется, паутинка?

– Но…

– Никаких «но», всё так, как и должно быть. А вам следует отыскать вашу названую мать и спросить о той ночи, когда вас нашли. Мне кажется, ей есть что вам рассказать.

Айрин отдёрнула руку. Почему паутинка приклеилась к перчатке чужеземки, а теперь и к её ночнушке?

– Я всем расскажу, чем вы здесь занимаетесь, – пригрозила Айрин.

– Не сомневаюсь, что ты попытаешься это сделать, но у тебя ничего не выйдет, – сказала чужеземка. Её голос внезапно прозвучал очень внушительно. – Нет, долгое время ты не сможешь никому ничего рассказать. И даже потом, когда тебе это удастся, никто тебе не поверит. А теперь иди спать. Тебе предстоят трудные дни.

Последние слова Рагне уже прошептала.

Паутинка осела на волосах Айрин, на её лице. Девушка с отвращением смахнула её, кивнула и, дрожа от холода, вернулась в свою комнату. Она принялась трясти Барена, пока тот не уставился на неё заспанным взглядом. Она собралась было рассказать, что видела, та картина была прямо здесь, в её голове, но какая-то нечёткая, почти как во сне. Ей не удалось даже приблизительно облечь её в слова, фразы вертелись на языке, но Айрин не могла их произнести.

– Крысы, – наконец выговорила она.

– И завтра они будут здесь, – пробормотал Барен, отвернулся и заснул.