− И что там за Хануман такой? – не успокаивался Родион.

Максимов поморщился: перегар, идущий от Смураго, неприятно ударил ему в нос.

− Кажется, он один из центральных персонажей индуистского эпоса «Рамаяна». Один из самых преданных друзей Рамы. Они там то ли боролись за царство, то ли воевали с демонами. А может, занимались и тем и другим одновременно. Помнится, что этот Хануман был сыном бога ветра и выглядел как реальная обезьяна с хвостом и ушами. Только рост у этой обезьяны был высокий и сила как у Ильи Муромца. А почему ты меня спрашиваешь об этом? Это тебя заботит?

Смураго нерешительно улыбнулся:

– Старушка, которая меня затопила, рассказала мне про него, и я подумал, что она могла придумать эту историю. Но, как оказалось, это правда: существовал такой царь всех обезьян. Удивительно! Если бы она выдумала его, я бы, наверное, обиделся.

– Ты так легко обижаешься на людей из-за пустяков? – спросил психолог.

– Я считаю, что ложь не может быть пустяком, – ответил Смураго. – Если она вызывает у человека обиду, значит, это уже не мелочь.

– Напиши об этом в дневнике: всё, что вспомнишь связанное с понятием «обида», – предложил Максимов. – Только обязательно напиши, не забудь. Этот момент нам тоже нужно будет проработать.

Смураго посмотрел на него исподлобья:

– Ну вот, док, я приехал к тебе как друг, а ты мне опять свою терапию включаешь.

Максимов вновь предложил кофе.

– Там небо зреет, боюсь, как бы ливнем не разразилось, нужно поторопиться домой. Да и выпить у тебя нечего, а кофеями голову не обманешь.

– Насколько мне известно, ты на машине. Отчего же тебя должен заботить дождь? Это всего лишь вода с неба. Хотя ты подшофе…значит, еще проще, на такси.

Смураго передернуло. Руки свело параличом и пальцы скрючило.

– По стене текла вода? – неожиданно спросил Максимов.

Вдруг Родиона затрясло. Голова закружилась, и перед глазами встал тот самый трухлявый дом. По стене потекла та самая вода, о которой только что спросил Максимов. Он подошел, делая трудные шаги по скользкому грязному полу, и потрогал стену рукой. Тут же очутился в своей затопленной квартире. Он стоял у стены, по которой тоже бежала вода.

– Она чистая или грязная? – спросил Максимов.

Вода сменила цвет на землисто-серый. Родион отпрянул. Вода стала ужасно вонять мертвечиной и затхлостью.

– Горячая или холодная? – настаивал психолог.

От воды пошел пар. Крыса, сидящая в углу, истошно завизжала, спасаясь от кипятка, текущего по стене, и бросила отгрызенную фалангу пальца. Родион поднял ее и, сняв кольцо, присмотрелся к маникюру.

– Это же Оля, – прошептал он трясущимися губами.

– Родион, стоп, ничего нет! – резко выкрикнул ему в лицо Николай Анатольевич.

Смураго сполз по стенке, а затем начал осторожно подниматься на трясущихся ногах.

− Дом, опять этот проклятый дом. Он повсюду меня преследует.

В это мгновение перед лицом возник отец. Он пристально смотрел на Родиона и шептал:

− Маленькая вонючая тварь. Ты решил вытравить аромат ее куклы с помощью своей невыносимой вони. Спрятался в вонючий сырой домик. Но я все равно чувствую ее запах на твоих руках. Ты можешь прожить свою жизнь как тебе вздумается, но знай, когда ты сдохнешь, я приду за тобой.

− Папочка, прости меня, – заплакав, ответил Родион и потянулся рукой к лицу Максимова.

− Я накануне ознакомился с твоими записями, почитал сказочку, − сказал побледневший отец. − Извращенная фантазия из твоей головы бьет ключом. Откуда у тебя мысли о том, что мы, взрослые, должны забыть про своих детей? Сынок, я вынужден отвести тебя к специалисту. Твою голову следует просветить.