Потрясенные общества. Правила жизни в эпоху перемен Яков Миркин

Есть крайние состояния общества, в которых трудно выживать любому, независимо от убеждений и личной судьбы. Общество: а) подвержено распаду, в нем нарастает хаос, или б) репрессировано, в нем обрушены свободы, засилье прямого управления сверху, или в) находится в состоянии быстрых, глубоких изменений, крайне неустойчиво, резкие колебания во всех сторонах жизни, шторм.

В том числе:

1) война, мобилизационная экономика;

2) анархия, распад, безвластье, двоевластье, революции, перевороты и т. п. Взрывные изменения в политической и других структурах общества;

3) массовые гонения, жестокости властей, кампании насилия (в отношении крупных групп населения);

4) общество «победивших» вертикалей. Унификация, насаждение одной идеологии, одних и тех же мифов, пронизывающих общество. Преобладание, резкое усиление прямого административного подчинения сверху вниз, глубокие ограничения индивидуальных свобод. Всеобъемлющий контроль за коллективным и личным поведением. Когда ни влево, ни вправо, человек – в клетке;

5) административная экономика – подавляющее преобладание государства в собственности, резкое сокращение всех видов рынков, приказная экономика (план – назначение, что производить, прямое административное распределение всех ресурсов, нормирование потребления, назначение сверху цен, зарплат, процента, валютных курсов и других экономических переменных), жесткий, репрессивный контроль за исполнением всех назначений, идущих сверху;

6) реформы (глубокие изменения в структуре собственности, целеполагания, ключевой идеологии и институтов общества, моделей коллективного поведения), вызывающие крайнюю нестабильность;

7) острые кризисы (экономические, финансовые, социальные), глубокие сокращения производства, гиперинфляция, денежные реформы, резкие падения реальных доходов, взрывные девальвации, разрушения финансовых рынков и т. п.;

8) бедствия, катастрофы, эпидемии, охватывающие всю страну, имеющие национальный масштаб (природные или вызванные человеком).

Мы постоянно попадаем в состояние потрясенного общества.

Нас столетия, как маятник, качает из стороны в сторону. Нет такой крайности, которую бы не пыталась перепробовать Россия. И нет такой идеи, которую мы бы не попытались превратить в крайнюю. В каждом столетии – две – четыре поворотные точки[1]. Эти повороты – на десятки лет.

Мы удивительно умеем наносить себе тяжелейшие удары. Мы весь XX в. прошли, впадая в крайности, с огромными потерями населения – миллионов людей, где каждый – целый мир.

Впрочем, в крайностях можно было бы дотянуться до XVI в. или еще дальше.

Кто еще так думал?

Петр Валуев, 1866 (ему 51 год), министр внутренних дел Александра II, один из великой команды его реформаторов:

«Бедная Россия! Что вытерпела она при Иоанне Грозном! Сравнивая нашу историю с другими историями, нельзя не остановиться на некоторых азиатских чертах. Жестокость еще свирепее и беззастенчивее, чем на Западе, терпение и покорность еще безответнее. Неисповедимые тайны промысла! Зачем нужно было столько страданий и столько крови!»[2]

Это когда-нибудь прекратится? Мы затвердили эти уроки?

Впрочем, мы не одиноки. Потрясенные общества – в мире не редкость.

Last fairy tales by Edouard Laboulaye. P. 334.

Март 1801, июнь 1812, декабрь 1825, февраль 1855, март 1881, октябрь 1905, август 1914, февраль – октябрь 1917, март 1921, 1928–1929, июнь 1941, март – декабрь 1953, октябрь 1964, март 1985, август – декабрь 1991, декабрь 1999.

Все это поворотные точки. Не менее десяти из них – переход к потрясенному состоянию общества.

Среди них есть войны.

Другие точки – это циклы либерализации – централизации («затягивания гаек») или даже сверхцентрализации Российского государства[3].

В зависимости от убеждений любой из этих поворотов для одних был потерей смыслов всей жизни, а для других – счастьем.

1810-е (война), 1820-е – 1850-е (сверхцентрализация, войны, восстания), 1860-е – 1880-е (великие реформы, террор), 1900-е – 1920-е (войны, революции, террор), 1930-е – 1950-е (войны, сверхцентрализация, репрессии), 1980-е – 2020-е (реформы, кризисы, военные конфликты, сверхлиберализация, затем сверхцентрализация) – все это состояния потрясенного общества в России.

Всегда в великом напряжении и болезненном состоянии.

В 1897 году в современных границах России жили 67,5 млн чел. (Росстат). По прогнозу Менделеева в 2000 г. население Российской империи должно было достичь 594 млн чел.[5]. Для нынешней России это означало бы больше 310 млн чел.

Так могло бы случиться? Случилось бы, если бы не было войн и революций, волн эмиграций и голода? Несмотря на падение рождаемости в XX в.? На эти вопросы нет ответа. В США в 1900 г. жили 76 млн чел., в 2000 г. – 281 млн чел., в 3,7 раза больше. Да, конечно, не только рождения, но еще и иммиграция. А в Бразилии? Глобальные инвесторы 20 лет с лишним считали Россию сестрой Бразилии. В 1900 г. там обитали 17,4 млн чел., в 2000 г. – 174 млн чел. (МВФ). Ровно в 10 раз больше.

Что имеем сегодня? В России живут 145–146 млн чел. В 2 с лишним раза меньше, чем ждал Менделеев. Господи, хотя бы на 50–70 млн больше! Было бы ярче жить – и гораздо легче удерживать территорию, не терять Центральную и Северо-Западную Россию (там человеческое опустынивание), сохранять живыми малые и средние поселения. И расти, быть крупнее в имуществе семей, в глобальных активах.

Потери в российских войнах XVIII в. – около 0,7 млн солдат и офицеров (убитые и умершие)[6]. В 1801–1815 гг. (Наполеоновские войны) – 0,45 млн чел., в 1815–1914 гг. (до Первой мировой войны) – 0,67 млн чел.[7]. Потери в Первую мировую войну – от 1,8 млн чел.[8].

«Если исходить из того, что в границах Российской империи – СССР потери, связанные с Первой мировой войной, революцией, Гражданской войной и сопровождавшими их разрухой, голодом и эпидемиями, находятся в вилке между 14 млн и 21–23 млн преждевременно умерших, потери от голода 1932–1933 гг. составляют от 4 млн до 8 млн умерших, потери от политических репрессий – 4–6 млн, потери, обусловленные Второй мировой войной, – 27 млн, да еще 1 млн – от голода 1946–1947 гг., то общее число преждевременных смертей за первую половину века достигает 50–65 млн.

Примерно половину этих потерь – 25–35 млн человек – можно условно рассматривать как собственно российские – в нынешних границах Российской Федерации, но, конечно, – лишь в первом приближении»[9].

Накопленные демографические потери (включают нерожденных) только к 1954 г. по России – 76 млн чел. «Эти 76 млн человек и есть демографическая цена социальных потрясений и катастроф, обрушившихся на страну в первой половине минувшего столетия»[10].

И наконец, 1990-е, великие потрясения. С 1991 по 2001 г. население России сократилось на 2 млн чел. В пандемию 2020–2022 гг. «избыточная смертность» – больше 1 млн чел. (Росстат).

Все это – прямые потери, не считая нерожденных. Мы действительно выжившие, дети выживших. Но только кажется, что нас много. На самом деле нас мало, и может стать еще меньше.

Демографические прогнозы Росстата до 2035 г. пока только об одном – число людей в России может сохраниться лишь за счет миграции.

Это значит только одно – великую ценность каждой жизни ради нее самой и ради народа в целом. Хрупкость общества. Его высочайшую чувствительность к любым рискам. Вот что писал Менделеев в 1906 г.: «Для меня высшая или важнейшая и гуманнейшая цель всякой “политики” яснее, проще и осязательнее всего выражается в выработке условий для размножения людского» («К познанию России»). Точнее не скажешь.

Ни о чем не говорит? Население Владимирской области в 1915 г. – 2,2 млн чел., через сто лет, в 2023 г., – 1,3 млн чел.