– Старая лиса провела молодую! – сказал Мирский.

– Иезус, Мария, у меня и сабли нет! – крикнул Ковальский.

– А вы думали, что ему сабля не нужна? – сказал, улыбаясь, Станкевич. – Справедливо заметил пан Оскерко, что вы оболванились… У вас, верно, были и пистолеты?

– Были… – точно не сознавая того, что происходит, ответил Ковальский. Вдруг он схватился обеими руками за голову и крикнул страшным голосом:

– И письмо князя-гетмана к биржанскому коменданту. Что я теперь, несчастный, буду делать? Я пропал навек! Остается только пуля в лоб!

– Это вас не минует! – возразил Мирский. – Как же вы теперь повезете нас в Биржи? Что будет, если вы скажете, что привезли нас как пленных, а мы, как старшие вас чинами, скажем, что арестовать нужно вас! Кому комендант скорее поверит? Неужели вы думаете, что шведский комендант задержит нас только потому, что пан Ковальский его об этом попросит?

– Пропал я! Пропал! – стонал Ковальский.

– Пустяки! – утешал его Володыевский.

– Что нам делать, мосци-комендант? – спрашивал вахмистр.

– Убирайся ко всем чертям! – крикнул Ковальский. – Разве я знаю, что делать и куда ехать?

– Ехать в Биржи! – посоветовал Мирский.

– Поворачивай в Кейданы! – крикнул Ковальский.

– Не будь я Оскерко, если вас там сейчас же не расстреляют! Как же вы покажетесь на глаза князю? Ведь вас ждет там позор и пуля в лоб!

– Я большего и не стою! – воскликнул несчастный офицер.

– Глупости, пане Рох! Мы одни можем вас спасти, – сказал Оскерко. – Вы знаете, что мы за князя готовы были идти в огонь и в воду. За нами было немало и других заслуг. Мы не раз проливали кровь за отчизну и никогда от этого не откажемся; но гетман изменил отчизне, изменил королю, коему мы поклялись в верности. Неужто вы думаете, что нам легко было идти против гетмана и против дисциплины? Но кто на стороне гетмана, тот против короля и Речи Посполитой. Поэтому мы бросили ему под ноги булавы. И кто это сделал? Не я один, но лучшие и умнейшие люди! Кто при нем остался? Негодяи! Вы хотите опозорить свое имя? Хотите быть изменником? Спросите собственную совесть, что надо делать: остаться на стороне изменника Радзивилла или идти с теми, кто готов пожертвовать ради отчизны последней каплей крови?

Слова эти, казалось, произвели сильное впечатление на Ковальского. Он вытаращил глаза, открыл рот и, после некоторого молчания, сказал:

– Чего вы, Панове, от меня хотите?

– Чтобы вы вместе с нами шли к воеводе витебскому, который стоит на стороне отчизны.

– Да ведь мне велено отвезти вас в Биржи.

– Вот и разговаривай с ним после этого! – воскликнул с нетерпением Мирский.

– Мы хотим, чтобы вы нарушили приказ и шли с нами, понимаете ли вы наконец? – крикнул Оскерко, потеряв терпение.

– Вы можете говорить что угодно, но из этого ничего не выйдет. Я солдат и должен повиноваться гетману. Если он грешит, то он ответит перед Богом, а не я! Я человек простой, чего рукой не сделаю, того и голова не рассудит! Знаю одно: что я должен во всем его слушаться.

– Делайте как знаете! – крикнул, махнув рукой, Мирский.

– Я уж и теперь нарушил приказ, ибо велел возвращаться в Кейданы, вместо того чтобы везти вас в Биржи; но меня одурачил этот шляхтич. И это называется родственник! У него совести нет! Из-за него я должен лишиться не только княжеской милости, но и жизни! Но будь что будет, а вы должны ехать в Биржи.

– Нечего терять попусту время! – сказал Володыевский.

– Поворачивать в Биржи, черти! – крикнул Ковальский драгунам.

И они повернули.

Комендант приказал одному из солдат сесть в телегу, а сам взял его лошадь и поехал рядом с пленными, не переставая бормотать: