— Соня, — раздается позади глубокое и гулкое.

Резкий вдох застревает в горле, я боюсь обернуться и посмотреть ему в глаза. Всю неделю, как могла, избегала Владимира, потому что не знала, как мне себя с ним вести. Старалась уехать пораньше с девочками, пару раз врала, что очень занята работой, поэтому не могу пообедать с ним, и перекусывала на ходу бутербродами, а вчера сослалась на плохое самочувствие, и кажется, он даже поверил, потому что выглядела я и правда неважно. И сейчас Владимир внимательно осматривает меня, будто ищет следы несуществующего недомогания. Может, даже находит — я вымотана бессонницей и моделированием, не накрашена, с хвостиком и наверняка отличаюсь от той девушки, с которой он привык проводить время.

— Здравствуйте, не хотела мешать вам, я могу подойти позже и… — тараторю так быстро, как могу, чтобы оправдаться.

— Мы уже закончили, проходи, — произносит он размеренно и спокойно.

Я робко киваю, переминаясь с ноги на ногу, но по-прежнему стою на месте. Засматриваюсь на Владимира и, к своему глубочайшему сожалению, нахожу схожие с Русланом черты. Поражаюсь, как не заметила их раньше. Все ведь так очевидно, что даже смешно. У них и родинка почти на одном и том же месте, разве что волосы у Владимира светлее — скорее каштановые, чем черные.

Блин, я пялюсь. Мотаю головой, чтобы сбросить чертово наваждение и пытаюсь протиснуться мимо, не цепляя Владимира, но он ловит коротким касанием — очень легко сжимает запястье на миг и тут же отпускает. Виолетта, секретарша Трофименко, сразу бросает в нашу сторону взгляд. У нее будто антенна в голове настроена на сплетни, которые она будет распространять в курилке в обеденный перерыв. Я глубоко вздыхаю и смотрю на белые пуговицы с тиснением на его дорогой рубашке под пиджаком, чтобы не смотреть в глаза.

— Соня, я не хочу давить на тебя, но ты стала совсем неуловима. Если это из-за инцидента с моим сыном…

Я открываю рот и набираю воздуха в легкие, но он продолжает.

— Я рассказывал тебе, что у меня есть сын. Моим упущением было не рассказать ему о тебе, но я планировал сделать это официально за ужином. Я знаю, что старомоден во многих вопросах, но у меня давно не было отношений. Может, я действую не так, как ты того ожидала и все же… Я высказал свои намерения ухаживать за тобой и не давлю на тебя, но должен понимать, что ты все еще заинтересована в этом так же, как и я. Потому что я заинтересован.

Сколько мыслей за эту недлинную речь проносится в моей голове, не описать словами. Я сглатываю, сжимаю зубы, наконец решаюсь поднять глаза и сразу забываю, что хотела сказать. Владимир смотрит на меня с искренней заботой и тревогой. Это подкупает и пугает одновременно. Я ведь и правда прониклась им и его манерами. Никого не подпускала к себе после Руслана и думать об этом не хотела, казалось, мое сердце больше никого не сможет признать, но Владимир… он был так мил, нежен, остроумен и при этом сочетал в себе строгость и жесткость взрослого адекватного мужчины, который является владельцем крупного бизнеса, что все это стало похоже на шанс. На мой единственный шанс на нормальную жизнь и возможное счастье. Да и кто вообще устоит, когда к тебе относятся, как шедевру Моне? Холят, лелеют, оберегают, пылинки сдувают и любуются по поводу и без.

Мне этого не хватало. Я давно была у себя одна. Родителей не стало очень рано, меня воспитала бабушка, которая жила в области, вела небольшое хозяйство и привыкла работать за троих. Ее любовь ко мне неоспорима, но… она была мировой женщиной. Меня никогда не жалела, даже когда этого очень хотелось. Я не знала ласки, только поставленные задачи и их выполнение. Когда я получала пятерки, я была молодец и шла помогать ей полоть картошку. Когда где-то выходил промах, меня не ругали, но долго и нудно рассказывали о том, что нужно работать еще больше, и никакие оправдания о других учениках, которые тоже не справились, не засчитывались.