Но услышав, что-то кто-то внутри хлопнул дверью она прокашлялась, давая понять, что она пришла.

– Кх, кх.

Голос отца Агафона донёсся из глубины комнаты, мягкий, как всегда, но сегодня в нём слышалась какая-то… язвительная нотка:

– Тосечка, раздевайся, проходи, сейчас по беседуем.

Она медленно сняла куртку, повесила на ржавый крючок, застрявший в стене, словно коготь. Босые ноги коснулись холодного пола и она прошла в комнату.

Гостиная оказалась просторной, но удушливо тесной от тяжелой, давящей атмосферы. В зале отец Агафон был не один, а со своим другом. Посреди комнаты стоял белый кожаный диван, неестественно яркий в этом полумраке, а на нём – тот самый мужчина. Высокий. Мощный.

Незнакомец. Все в том же сером костюме.

Когда она зашла, то он совсем не скромно оглядел её. Его глаза – тёмные, бездонные – медленно скользнули по её фигуре, изучая, оценивая. Тося почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она поправила платок, стараясь прикрыть шею, и огляделась как бы желая спрятаться от этого взгляда.

Но спрятаться было некуда.

Девушка была хорошо сложена, к возрасту шестнадцати лет её тело уже сформировалось. Даже под скромной, не приталенной одеждой, всё равно проглядывалась фигура.

Незнакомец заговорил с ней :

– Как тебя зовут? – его голос был низким, густым, будто пропитанным чем-то приторным и ядовитым одновременно.

– Таисия – прошептала она.

– Тося, значит – Он улыбнулся, и в уголках его губ залегли глубокие морщины – Сколько тебе лет?

Внутри у неё всё сжалось. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышат все.

«Беги», – кричал внутренний голос. «Беги, пока не поздно!»

Тося пыталась гнать от себя дурные мысли, но внутри все бунтовало и предчувствие ей подсказывало и продолжало зудеть :

«Беги, беги, что то не так!»

Но она продолжала себя успокаивать, что здесь батюшка, которого она с детства знает. Он воцерковлен. Господь её не оставит, в таком святом месте.

– Шестнадцать, в мае семнадцать будет…

Незнакомец не сводил с неё глаз и продолжал:

– Значит ты в храм ходишь, а давно?

– С самого детства.

– Поешь?

– Да.

– А на клирос хочешь?

Тут её сердце дрогнуло. Может, она зря волновалась? Теперь понятно, этот человек приехал, что бы утвердить ее на клирос. Наверное батюшка не может такие назначения делать без совета более высокого ранга. Ведь, когда детский хор просто выступает на празднике, это одно, а на клиросе платят.

Тося совсем перестала волноваться, когда ей предложили присесть на кресло и отец Агафон принес ароматный чай с мёдом.

Незнакомец ещё долго задавал вопросы о молитвах, церковных правилах, ее планах на будущее и Тося уверенно на них отвечала.

Но потом…

Потом чашка опустела.

И мир поплыл.

Голова закружилась, ноги стали ватными, когда она попыталась встать. А перед глазами заплясали тёмные пятна.

Последнее, что она увидела, – ухмылку незнакомца.

Жуткую. Голодную.

И провалилась в беспамятство. Её накрыла тьма густая, вязкая, как тягучий сироп, пропитывающий сознание.

Когда часы пробили десять, а Тося так и не переступила порог дома, в материнском сердце защемило холодное предчувствие. Обычно дочь возвращалась не позже восьми вечера – аккуратная, как часы, тихая, словно тень. Ее отсутствие было неестественным, тревожным. Будто в привычную мелодию вечера ворвался фальшивый звук.

Мать металась между телефоном и окном, вглядываясь в темноту за стеклом, надеясь увидеть знакомый силуэт. Пальцы дрожали, набирая номера подруг, учителей, даже храма, где Тося часто помогала. Но везде звучали одни и те же слова: