– Оставить всё как есть на столах! – прокаркал старший из надзирателей. – Вещи не трогать! Быстро в убежище!
Это нарушение на самом деле, потому что в сумках у нас могут быть нужные лекарства, вода, что-то ещё. Им что, мёртвых мало? Но возмущаться я не посмела, не приведи господь, напишут что-то в характеристике – мало не покажется, хотя пошла нарочито медленно, чтобы оказаться в хвосте. Надежда на то, что это не учебная тревога, оставалась, конечно.
– Света, тревога всё равно учебная, а потом – характеристика, понимаешь? – нарисовался всевидящий Витя.
Всё он правильно говорит, надзиратели не зря так внимательно наблюдают, надо идти. Мне показалось, или Витя меня страхует? Что ему до меня? Может, хочет… Да нет, не похоже совсем. Страшно хочется верить в нормальное человеческое отношение, да откуда ему здесь взяться среди лицемерных животных? И я такая же, и он, и все…
Как-то многовато в последнее время стало тревог. Учебных, конечно. Наверное, нарабатывают рефлекс. И ночью бывает, и днём тоже, в любой момент может заорать эта сирена. Приходится сломя голову бежать в убежище. Вовсе не потому, что я хочу выжить, а потому, что характеристика. Напишут там «халатно относится к правилам» – и не будет никакого универа, как ни рыдай.
Лестницы, лестницы, кажущиеся огромными толстые двери школьного убежища. Сюда мы можем поместиться все, вне зависимости от количества – двойное резервирование места в расчёте на гостей. И всё работает – и генераторы, и насосы, потому что за этим следит руководство города. Так в Швейцарии повелось – больше ста лет уже убежища в каждом доме. Правда, я это принимаю как данность.
Хотела двинуться вглубь, сесть там где-нибудь в дальнем уголке, посидеть в тишине, но Витька, оказывается, не отстал. Поймал зачем-то… Ему-то, наверное, кажется, что он доброе дело задумал, не понимает, что добро у каждого своё.
– У двери сядем, здесь закуток удобный, – произнёс парень. Взглянув туда, куда Витька показал, я вздрогнула – идеальное место, чтобы спрятаться. Неужели он меня понял?
– Хорошо, – кивнула я, чтобы что-то сказать, а в голове забегали мысли.
– Можно отдохнуть…
Заботливый какой! Что же, если можно отдохнуть, я отдохну. Тут лежанка, на которую можно было бы лечь, будь я одна, но тут Витька, поэтому сяду, опираясь спиной на холодную шершавую стену, и прикрою глаза, чтобы не видеть медленно закрывающихся дверей убежища, не слышать лязга запоров, хоть на мгновение ощутить себя в полном одиночестве.
Всё же, почему Витька обо мне заботится? Ведь не может же это быть просто так? Или может? Да нет, откуда… Мы не встречаемся, никаких обещаний я не давала, вообще никак не пересекаемся обычно. Почему же тогда он так себя повёл? Не могу понять, и спросить некого. Я одна, сирота, брошенная мамой и пострадавшая от… отца. Приёмная семья смотрит с брезгливостью, отправив с глаз долой, но хоть денег не жалеют. С другой стороны, я их очень сильно боюсь, что в голове у этих, мне совершенно непонятно, поэтому и не хочу возвращаться.
Сегодня умерла Рената. Кто знает, вспомнят ли о ней? А если завтра умру я, кто вспомнит обо мне? Надо ли мне, чтобы меня вспоминали? Эх, Витька, разбередил ты меня своей непрошеной заботой, заставил задуматься. Зачем ты это сделал, ну вот зачем?