– Ты… Ты что несешь, псих?! – не находил слова сосед. – Лучший вариант?

– Думаешь, я не догадываюсь, почему ты всё время крутишься вокруг неё?

– Пошёл вон, пока ноги целы! – Нэйт был не в себе от ярости. Как этот придурок посмел так подумать. Майк был худощавым, и уступал в силе Нэйту, который был выше его на голову и раза в два шире, чем он. Поэтому ушел, пообещав, что скоро вернётся.

***

Прошло недели три перед тем, как Лили впервые заговорила. Каждый день Нэйт приходил к ней или вовсе оставался ночевать, боясь оставить одну. Постепенно, он начал замечать изменения. Вначале это были лишь короткие взгляды, иногда Лили следила за ним глазами, когда тот что-то делал по дому.

– Звёзды, – первое, что она произнесла. Нэйт подумал, что ему послышалось, и он молча уставился на девушку. Мужчина подумал, что уже сходит с ума, но Лили продолжила:

– Я хочу посмотреть на звёзды, – уже повернувшись к Нэйту лицом, засохшими губами прошептала Лили.

– Что? – не верил своим глазам и ушам сосед. Лили больше ничего не говорила, но пристально смотрела на мужчину, медленно моргая. Глаза Нэйта бегали по лицу девушки – волосы прилипли ко лбу, между бровями её появилась глубокая складка, а глаза выдавали вселенскую скорбь. – Да! Да, обязательно! – Он быстро кивал головой, как болванчик на панели машины.

Лили ничего не ответила, лишь кивнула еле заметно и отвернулась к окну. Они сидели в тишине, но это была уже другая тишина – не безнадежная, а наполненная молчаливым пониманием и поддержкой.

Нэйт помнил, как Лили любила небо, облака, звёзды. Вся её страница в социальной сети был забита фотографиями неба – пасмурного, солнечного, звездного. Мужчина был так рад, что подруга подавала признаки жизни, что не переставал глупо улыбаться, поправляя её подушку и одеяло. А может она хочет встать? На улице моросит дождь, она ведь любит дождь.

– Лили? – тихо спросил он, стараясь не давить на неё. Она начала говорить и реагировать – это уже хорошо. – Хочешь выйти на улицу? Я поставил у тебя на крыльце кресло, – выжидающе смотрел он на неё. – Если тебе будет неуютно, мы сразу же вернёмся в комнату, что скажешь? – на что Лили медленно покачала головой.

Мысли в её голове так путались, что она не понимала, о чем она вообще думает. Словно в наушниках играют несколько песен одновременно. Громко. Не давая тебе уловить одну из них. Так, как будто около тебя летают много бумажных самолётиков с надписями, которые не успеваешь прочитать. Это была какофония из мыслей. Но Лили казалось, что благодаря этой какофонии ей стало немного легче. Мысли, терзавшие её, ушли на задний план, огораживая себя стеной из хаоса.

Хотя голоса в голове поутихли, невыносимая боль никуда не исчезла. Зияющая дыра в груди никак не затягивалась, а мучительное пламя обжигало сердце. Точно чьи-то невидимые руки сжимали её легкие, не давая вдохнуть побольше воздуха. Душа её трепыхалась, жалобно прося выпустить, судорожно билась внутри о рёбра. Покончить со всем и спасти её. Но она не могла. Ещё рано.

Лили думала о смерти даже больше, чем о жизни. Если раньше её удерживал страх оставить Мэрион в лапах монстра, что именуется её дядей, сейчас же ничего не держало. Как бы эгоистично это не звучит, но сейчас она свободна. Она могла убивать себя медленно, становясь живым трупом, или могла убить себя быстро и безболезненно. Но перед тем, как убить себя, она должна закончить дела, что не терпели отлагательств.

За всю свою жизнь она посмотрела столько документальных фильмов о преступниках и нераскрытых преступлениях, что знала о смерти и её сокрытии всё. Она знала, что подмешать, куда надавить или пырнуть. Первое время ей хотелось применить свои знания в деле. Но со временем злость уходила, оставляя за собой мучительную боль утраты. Разве этим она вернет Мэрион? Она только смешает её имя с грязью, что будут разводить соседи и не только. Они будут говорить, что тётя вырастила монстра, что тётя, возможно, спровоцировала бедного старика. Нет, она не убьёт его, она добьется, чтобы все узнали кем является её дядя, с каким чудовищем они бок о бок жили, работали, сидели за одним столом. Она добьётся, чтобы его запекли туда, где с такими обходятся куда хуже и изощённее, чем просто смерть.