А вот Боря имеет статус «неприкосновенности», потому что все в группе считают, что Бориска – гей.

Если честно, я бы хотела, чтобы так оно и было, уж больно нравятся мне наши с ним жаркие танцы!

Потому что танец – моя жизнь. Я не представляю себя настолько наполненной и цельной в чем-то другом, только в танце. Танец добавляет в мою жизнь новые ощущения, спрятанные глубоко внутри, дает возможность стать кем-то иным, свободным.

Танец – это моя душевная музыка, а каждое движение – его нота. Любой танец звучит по-разному, с присущей только ему громкостью, ритмичностью, тональностью и ладом. Танец – мой наркотик, и подсела я на него давно, еще в детстве.

– Нравится жопой крутить, да, киска? – дергаюсь, когда мою талию обхватывают руки Матвея. – Свободен, – нахально кивает Борису и прижимает меня к себе теснее.

– Ты чего, Мот? – отшатывается Боря и непонимающе смотрит на парня.

– Мне просто не нравится, как танцует моя женщина.

– Если тебе не нравится, как танцует твоя женщина, возможно, эта женщина не твоя? – продолжает Боря, а у меня опускается челюсть, как у скелета из кабинета биологии.

– Боря, нах** пошел, умник недоделанный, – зло цедит Свирский.

Ошарашенно смотрю на Матвея. Здесь, в полумраке задымленного клуба, я отчетливо различаю расширенные зрачки, расфокусированный взгляд и то самое выражение лица, которого боюсь: агрессивное, животное, необузданное.

–Заканчивал бы ты, друг, с этим. Совсем на голову отбитым становишься. Юль?

– Че ты сказал? Боря, свалил бы ты, нахрен, скорее, а то некому будет завтра бабушек Аллилуей в церкви развлекать, – Матвей дергается в сторону друга, точно озлобленный бык на корриде.

Бросаюсь вперед и встаю между парнями. Я не хочу, чтобы мой друг пострадал из-за меня, сегодня я и так лишила их заработка.

– Боря, всё нормально. Мы разберемся, – умоляюще смотрю на друга.

Иди же, ну.

У Бори раздуваются крылья носа, сжаты кулаки, и весь он предельно собран, чтобы дать отпор. Но силы-то не равны.

Свирский – здоровый бычара, а Боренька – худой циркуль с меня ростом.

– Лучше беги, Боря, – провоцирует его Мот, нахально складывая руки на груди, – защитник хренов.

Прикрываю на секунду глаза. Вот же придурок!

– Борь, – прошу друга.

Переводит взгляд с меня на Матвея и обратно.

Жду.

«Уходи, уходи, уходи», – мысленно посылаю ему сигналы.

Сомневаясь, Боря еле заметно кивает, разворачивается и уходит в сторону нашего столика.

Выдыхаю.

Поворачиваюсь к своему неадекватному парню и собираюсь уже разнести его к чертям, но не успеваю, потому что Мот грубо хватает меня за подбородок, больно вдавливаясь в него большим пальцем.

– Всем так открыто себя предлагаешь, да, Юляшка? – по моей спине пробегают мурашки, только не от удовольствия, а от страха. – А мне не даешь, – впивается в кожу шеи, жестко втягивая ту в рот.

Сволочь, опять оставит засос.

А у меня экзерсис в понедельник у Смелковского, который и так меня не жалует.

– Отвали, – хочу оттолкнуть Свирского, но Матвей мертвой хваткой удерживает запястье, отчего то начинает саднить.

– Куда собралась? Опять динамишь?

– Отпусти. Ты делаешь мне больно, – пытаюсь выдернуть руку, но тщетно.

– До каких пор ты будешь держать меня на голодном пайке, а, Юляшка? – скалится Матвей, нервно шмыгая носом.

– До тех, пока не перестанешь мне врать. Ты опять под чем-то, Мот? – толкаю его в грудь. – Ты обещал.

– Я чист. Ты задолбала меня контролировать, – толкает меня в ответ.

Я оступаюсь, но клубное месиво не дает мне упасть. Меня кто-то ловит, и я незамедлительно срываюсь прочь, пока мое тело свободно.

– Юль, – слышу, как орет Свирский, – да твою ж мать!