– Ты говоришь, что я тебя переживу,– она сделала долгую паузу,– а я не хочу ни одного дня прожить после тебя. Ни одного. Мне вю жизнь радостно было…И боязно, что мы могли не встретиться. Мы хорошо прожили свой срок.

– Ну что ты, Галя, затеяла этот разговор,– ласкаво возразил муж, которого тоже не брал сон. –Нам и семидесяти еще нет. Ты же сама говорила: смотри, мол, дядька Андрей помер  около девяноста лет, бабе Нине тоже около этого, а еще при уме. Нам жить и жить еще!

– Одни мы с тобой, Антон, на белом свете,– с горестной убежденностью продолжала Галина.–Одни-одинешеньки. Думалось, что на старость лет сын у нас есть. Нет, одни мы с тобой, Антон, одни! Не подмога нам сын, не подмога.

Антон Васильевич услышал, как впервые за много лет, жена плачет. Он не стал ее утешать. « Пусть поплачет,– подумал старик, тоже растроганный,– пусть поплачет– легче будет».

Роскошным октябрьским утром 1998 года по улице большого украинского города шла девочка. Лет шести– семи, не больше. За плечами у нее висел ранец, на голове бант; платьице на ней хотя и не новое, конечно, но его очень хорошо пригнали по фигурке, ушили, подрубили, и оно выглядело совсем, как новое. Сразу видно – мамина дочка.

Походка у нее хоть и не торопливая, но уверенная: девочка знала, куда идет. Неторопливая оттого, что отличное настроение, и утро чудесное, и впереди еще– вся необъятная жизнь со всеми ее чудесами и радостями. Взять сегодняшнее утро. Такого трудно и придумать. Ну как не быть счастливой в такое утро, не радоваться жизни, не зыркать глазищами во все стороны; как можно не любить все это, всех людей на свете, и кошек, и собак, и разноцветный кленовый лист, и все, все, все?

Разве можно торопиться в такое волшебное утро, это просто неприлично по отношению к такой сказочной красе. Оля, так звали девочку, решила, например, со всеми здороваться. А что в этом плохого? Вот идет навстречу хлопотливая тетенька, ничего за своими грустными мыслями хорошего не видит, а она, Оля, ей: «Здравствуйте!». И тетенька расцветает, широко улыбается и отвечает: «Здравствуй, здравствуй, девочка». И дальше идет в совсем другом настроении. Или мужчина какой–нибудь серьезный– пресерьезный. Мчится, не разбирая дороги, взгляд поверх голов или, наоборот, землю изучает. А она ему озорно: «Здравствуйте!». И дяденька удивленно приостанавливается: откуда, мол, она его знает? Глаза его теплеют, он тоже начинает улыбаться. А Оля его совсем не знает, просто ей хочется, чтоб всем в это красивое утро было хорошо и радостно, и чтоб все улыбались.

Жизнь совсем была бы преотличная, если бы кишки марш не играли. Мама сегодня на завтрак дала ей маленький– премаленький бутербродик с маслом и сыром. И чай почти не сладкий. Ну что это для ее растущего организма? Почти и совсем ничего. Наверно, все уже переварилось внутри. Все вкусное у нее очень быстро переваривается. Не успеешь глазом моргнуть– а оно уже переварилось и просит добавки.И как только мама обходится без  завтрака?! До обеда – ой– ей –ей сколько ждать и ждать.

Нет, надо думать о чем–то другом. О куклах, например. Скажешь Даше и Варе: «Дети, на ужин будет манная каша, приготовьте салфетки, чтобы не запачкаться. И без всяких « не хочу». И не совать ногами, понятно? Я по лицу вижу, что Даше конфет хочется или шоколадки. Нет, у меня с этим строго. Я ей говорю: « Ты, Даша, непонимаешь, что мне надо и хлеба купить, и колбаски тебе на бутерброды, и картошка уже закончилась, что бабушка принесла. И сахар неизвестно куда исчезает– не запасешься.  А ты со своими конфетами мне сердце рвешь".