. А её подруги только поддерживали её, давали ей советы, УЧИЛИ её, как ей всё лучше СДЕЛАТЬ.

Через какое-то время мне после череды беспощадных озарений стало ясно, что матерью ещё несколькими годами раньше было задумано избавиться от моего отца. Где-то в 1974 году она тайно взяла и отвезла своей толстопузой матери, которая каждую неделю ходила в церковь, чтобы ПОКАЗЫВАТЬ себя какой-то набожной, три золотых крестика: моего отца, моей сестры и мой, – чтобы та их продала. И та их продала, видимо с «соизволения бога», чтобы потом чему-то можно было быть уже «обязанной, как чуду». Этим тварям НИЧЕГО не было известно о Вольтере, написавшем о «тучах мошек, на землю упавших», о детях, «задушенных у отцовского порога с соизволения бога», о тех, кто покинул Египет, о «выкравших посуду и воровству обязанных как чуду».

Ощущение растущей и близко подступившей опасности СДЕЛАЛО развод неизбежной НЕОБХОДИМОСТЬЮ. Жужжавшая гадина опасалась, что ей придётся платить аллименты на детей, и жужжала про то, что у моей младшей сестры не хватает возраста для того, чтобы решать о том, что с кем из родителей она хочет отстаться, и для того, чтобы находиться в суде. Суд оставил сестру жужжавшей гадине, у которой в этот день денег уже не было.

Отец продолжал заботиться о нас. И мы заметно лучше стали питаться. А та гадина, лишившись уже доступа к зарабатываемым моим отцом деньгам, пошла и сняла деньги с накопительных счетов, которые были ОТКРЫТЫ на детей до их совершеннолетия, и потратила их на себя. Она постаралась ОТКРЫТЬ эти счета, чтобы себе СДЕЛАТЬ такие запасы. Ни рубля из этих денег не было потрачено на меня или на мою сестру.

Мы все продолжали жить в одной ДВУХКОМНАТНОЙ квартире, которую эта гадина собиралась присвоить со всем её содержимым, из которой никуда не собиралась уходить. После развода ощущение близости какого-то опасного края никуда не исчезло, а стало только сильнее. В середине весны 1981 года отец согласился обменять ДВУХКОМНАТНУЮ квартиру на однокомнатную с доплатой. Он собрался взять деньги за одну комнату, забрать детей и уехать оттуда, где ему пришлось нести потери. А та гадина против того, что он собрался забрать детей с собой, НИЧЕГО не имела. И РАЗДЕЛ имущества лишний раз ПОКАЗАЛ её низость и мелочность. И НИЧЕГО кроме отвращения не могло вызвать то, как эта тварь, посмевшая продать золотые крестики, принялась жужжать о том, что золотые серьги, кольца, цепочка не подлежат РАЗДЕЛУ, что это всё её «личные вещи». Мой отец мой не был настроен на какие-то активные действия, и это только помогало этой гадине присваивать себе то одно, то другое.

Перед тем, как уехать, мы чуть больше недели прожили у самого младшего из братьев отца. На новом месте что-то не получалось обосноваться. Не чувствовалось какой-то ОПОРЫ против чего-то уже хорошо знакомого, чужого и враждебного нам. Сказывались и понесённые нами потери. Наше положение и так уже было подорвано. Отец решил поехать в обратную сторону. Но к чему же мы могли вернуться? По всей видимости, отца потом стали одолевать сомнения, что не поспешил ли он вернуться. И мы во ВТОРОЙ раз поехали за ДВЕ тысячи километров. И во ВТОРОЙ раз за то лето 1981 года мы поехали в обратную сторону.

Когда мы во ВТОРОЙ раз вернулись на поезде, была уже ночь. Когда мы поехали с железнодорожного вокзала по ночным совершенно ПУСТЫМ улицам города к одному месту, куда ещё могли возвращаться, мне стало по-настоящему страшно. Мы ДВАЖДЫ проехали тысячи километров в одну и другую сторону, но, всё равно, всё так же продолжали оставаться у какого-то опасного края, к которому нас сносило. Мы ехали мимо множества домов с множеством окон, и ни за одним из них нам не было места. И всем тем, кто находился за этими окнами и стенами, спал в тепле и уюте, не было и не могло быть никакого