Тот долговязый и тощий, которого я считал своим другом, почти на такую же сумму, которую я собирался отдать за дом, подорвал своего отца. Мне становилось страшно из-за того, что потом может оказаться так, что я СДЕЛАЛ то же самое, что я сам такой же, как и тот долговязый и тощий, раз СВЯЗАЛСЯ с ним. Мне не давал покоя один вопрос: если что-то готово было похоронить и в Армении, и на Алтае, что будет лучше: остаться с деньгами или остаться без денег? Если дом купить, то за него придётся отдать все наши деньги. С деньгами мы могли дольше продержаться, чем без денег. С деньгами нам приходилось остаться в уже обветшавшей палатке. Ей уже недолго оставалось стоять там, где она стояла. Разве бревенчатый дом был не лучше неё? Покупая дом на Алтае с переездом в такую даль, мы уже точно лишались права на получение жилья, как пострадавшие от землетрясения. Но разве сами эти надежды на получение жилья в зоне бедствия не стали уже какими-то призрачными? Разве то, что стало происходить, не говорило о том, что мы были уже оставлены с пренебрежением и безразличием, что надеяться нам оставалось только на самих себя?

Что хорошего нас могло ждать в Армении, зажатой между Турцией и Азербайджаном, с которым началась вражда из-за Нагорного Карабаха? Погружение во что-то худшее превращало Армению в какой-то остров. Лучше было находиться на острове, ОКРУЖЁННОМ морем, чем на таком «сухопутном» острове. А что хорошего могло ждать нас на Алтае, в этом селе, где из-за жужжания, которое распространялось по всей стране, произошло и то, что один азербайджанец прямо в центре села убил одного из местных за что-то сказанное? После этого жужжание в этом селе усилилось настолько, что уже все азербайджанцы стали выглядеть ВИНОВНЫМИ в том, что произошло. А что хорошего могло ждать нас в нашем городе, где ещё годом раньше, тоже прямо в центре города, на площади сожгли одного человека? Год назад я видел это место, где горел костёр. Я видел КУЧУ сгоревших покрышек на этом месте, где сжигали этого человека. Мой отец днём раньше увидел это место, где рядом с этой КУЧЕЙ лежал обгоревший коленный сустав сожжёного человека. Я ещё раз увидел это место, когда его уже вымели, но асфальт остался там выгоревшим глуюокими ямками. Через несколько дней на этом месте уже СДЕЛАЛИ латку из асфальта. Моему отцу довелось увидеть ещё и то, как к этой КУЧЕ пепла и золы подходили какие-то людишки, чтобы плюнуть на НЕЁ.

Через ДВЕ недели на это место стали приносить цветы. К этому времени уже как выяснилось, что с какой-то чудовищной злонамеренностью погибший был сначала оклеветан в попытке изнасиловать средь бела дня какую-то девочку, которая была оставлена в ЛЕГКОВОЙ машине, потом избит, затем его ПРИВЯЗАЛИ стальной проволокой к грузовику, к «КАМАЗу», которым его приволокли на площадь ещё живого и сожгли.

Что хорошего могло нас ждать на заводе, с которого большинство рабочих уже поувольнялось? О чём могло говорить и то, что работавшим на станках зимой под ОТКРЫТЫМ небом, после землетрясения, ставили ДВАДЦАТЬ ДВА рабочих дня в месяц, а тем, кто работал в помещениях канцелярии, кто даже НЕ ПОЛНОСТЬЮ просиживал все свои часы, ставили тридцать дней в месяц? Один из рабочих завода сказал директору, что если так и