Другие пытались достать солдат шашками и растащить связанные заранее колеса. Разрубить цепи не так уж просто, особенно когда тебя норовят продырявить всеми возможными способами. Казаки рядом со мной сноровисто стреляли без команды. Может, это у меня с перепугу такое ощущение, однако, кажется, не меньше полусотни под моей командой замочили.

– Второй плутонг! – сорвавшимся голосом кричу.

Еще один залп, новые убитые и раненые татары. Остальные разворачиваются и уходят. Пушек мне не хватает, пушек! Пара залпов картечи вымела бы всю эту братию в кратчайшие сроки. Плотный огонь – страшная вещь. Оборачиваюсь. На той стороне тоже все нормально. Уходят.

– Господин офицер, – обращается ко мне, размазывая слезы по лицу, совсем молоденький солдатик. – Что мне делать? – И сует чуть ли не в лицо винтовку. – Я его штыком, а он саблей по стволу.

Господибожемой, осознав, что я вижу, обалдеваю. Толстенная металлическая стенка практически перерублена до половины молодецким ударом. Окажись на месте железа шея, голова бы и не заметила, как отскочила.

– Возьми вон у того погибшего, – показываю. – А это брось. Нельзя его использовать, разорвет.

– То чужое! – возражает солдатик. – Не мне дадено.

Тут до меня на манер жирафа дошло с большим опозданием. Он боялся взыскания за утраченное оружие. Уж не помню, что положено, порка или вычеты из и без того не жирного жалованья.

– Премьер-майор Ломоносов приказал, на него и ссылайся. – И краем глаза замечаю, что к разговору прислушиваются. – Ты не бросил ружье, позорно бежав, а честно бился, и нет в ущербе твоей вины. Разрешаю взять оружие у погибшего и встать в строй!

Кажется, слезы просохли. Истерика закончилась.

– Кстати, тот с саблей утек?

– А вон тамочки валяется, – показывает пальцем. – Токмо не я это. Его другой свалил.

– А то не важно. Один в поле не воин против конного татарина. А вместе мы их разделали. Так и нужно в дальнейшем. Гена, – говорю негромко, уже не для публики, – сходил бы глянул на клинок.

Крестник понятливо кивнул. Что с бою взято, свято и крайне полезно.

– И если умирающие мучаются, помоги им уйти. Хоть и татары, а люди. Зачем зря страдать.

– Сделаю, – подтвердил он и, не спрашивая разрешения, позвал: – Кривой, пошли.

– Унтер-офицеры, ко мне! – выбросив из головы ныряющих под телеги казаков, приказал я. – Проверить людей и доложить о потерях! Восполнить из патронных ящиков недостающие немедленно.

Двадцать пуль на каждого положено носить при себе. Пять по максимуму сейчас, кое-кто шмалял и без команды в толпу во время приступа, да в и прошлой атаке тоже палили. Нельзя остаться без патронов в опасный момент. Это еще не конец. Уходить орда не собирается. Правда, вряд ли полезут снова на приступ, но нам и без того будет кисло. От ручья ушли, запас воды минимальный. Пытаться двигаться – разорвать линию и подставиться под незамедлительный удар. Одна надежда: очередная задержка вызовет раздражение у Ласси и он пошлет проверку. И здесь пальба и шум не так далеко от Азова. Должны услышать. Выходит, важно продержаться подольше, и помощь подоспеет.

Двое убитых, трое раненых. Два тяжело, выслушивая доклады, подвожу итог. Легко отделались. Кочевников на глаз набили добрых три с половиной десятка, и это только убитые. А еще после первой атаки. Недурственный размен, если учесть, насколько обозники не гвардия.

Хм… время обеденное. Солнце прямо над головой. Разрешить, что ли, сухари погрызть, раз нормального питания не ожидается, или без моих указаний обойдутся?

– Господин офицер, – подбегает с выпученными глазами очередной смутно знакомый унтер. Где-то в лагере видел, но кто и что – совершенно не отложилось.