Термин «символический обмен» Бодрийяр заимствовал у Жака Батая. Согласно Батаю, мы уделяем мало внимания трансгрессии, радикальному преодолению социальных запретов, неучету целей рода в индивиде. Сейчас наступил конец эпохе порядка, разумности, полезности. Эпоха трансгрессии – это эпоха чрезмерности, суверенности, эротизма. Экономика бесцельных растрат первична по отношению к буржуазным экономикам, опирающимся на полезность и прибыль. Нарушая границы, необходимые для его сохранения, индивид утверждает свою суть. Экономики в рациональном смысле, по мнению Бодрийяра, вообще не существует, поскольку подлинным основанием движения вещей служит именно символический обмен. Хотя западный человек и создал общество, основанное на рынке, он продолжает жить в мире, двигателем которого выступает потлач как отрицание ценности82. Общество потребления расточительно, но в этом оно не оригинально: все общества во все времена расходовали и потребляли сверх необходимого. Рационализм и порожденная им экономическая наука всегда настаивали на принципе полезности, считая расточительство аморальным, однако Бодрийяр считает, что расточительство не иррационально, а напротив, несет положительную функцию.

Ритуальная бесполезность и «издержки ни на что» – мощный фактор производства ценностей, различий, смысла. Поэтому потребление следует рассматривать как растрату, то есть производительное расточительство. Потребление, утверждает французский философ, – это не пассивное состояние поглощения и присвоения, но активный модус отношения к вещам, коллективу, миру в целом, универсальный отклик на внешние воздействия. Потребление в собственном смысле слова возникло лишь в современном обществе и представляет собой деятельность систематического манипулирования знаками. Вещь сама по себе не может потребляться; чтобы стать объектом потребления, она должна сделаться знаком, обретающим смысл в соотнесенности с другими вещами – знаками. Потребляются не сами вещи, а отношения. Бодрийяр пишет, что вещи – «это бытовая мифология, в которой гасится наш страх времени и смерти»83. Потребление примиряет человека с самим собой и с его группой, страхи и неврозы «снимаются ценой успокоительной регрессии в вещи, которая дает всестороннюю поддержку образам Отца и Матери…»84.

Американскому экономисту Джону Гэлбрейту (1908—2006) было свойственно разделять потребности людей на «естественные» (свойственные человеку как органическому существу) и «искусственные» (вызванные к жизни выпускаемыми производством товарами). Он считал, что естественные потребности необходимо полностью удовлетворять, тогда как к искусственным потребностям надо относиться с осторожностью: выделять наиболее разумные из них, те, которые могут претендовать на удовлетворение, и отбрасывать те, которые продиктованы стремлением к роскоши и расточительству. Так он думал побороть тотальную диктатуру производственной системы. Бодрийяру морализаторство по поводу потребительства и связанные с этим гуманистические сентенции были чужды. Он не делил потребности на естественные и искусственные, потребности вообще не существуют по отдельности, изолированно; по его мнению, следует говорить о «системе потребностей», которая в целом и составляет «продукт системы производства»85. Любая потребность может быть удовлетворена взаимозаменяемыми предметами, так что в результате естественные потребности не имеют отличий от искусственных, все потребности в совокупности жестко определены системой производства.

Бодрийяр был категорически не согласен с понятием «естественных» потребностей. Гипотеза «естественных» потребностей, выступающих основой обменов и потребления, говорит он, является, по сути, магической мыслью. Экономисты видят возможность соединения субъекта и предмета лишь благодаря потребности. С позиции теории потребностей получается, что человек каким-то чудесным образом нуждается как раз в том, что производится и предлагается на рынке. Для того чтобы эта потребность существовала, в человеке всегда заранее должно присутствовать соответствующее виртуальное требование – «естественная» потребность в новой марке автомобиля или сотового телефона. Эти шулерские спекуляции вытесняют вопрос о целесообразности порядка производства и делают принудительную систему потребления «естественной». Но еще совсем недавно человек не имел потребности ни в автомобиле, ни в телевизоре, ни в холодильнике, ни в стиральной машине, ни в компьютере. По Бодрийяру, потребности – это не врожденное спонтанное влечение или антропологическая возможность, не потребительская сила, «освобожденная» в обществе изобилия, а сила производительная, затребованная функционированием самой системы. Свойства вещей существуют только тогда, когда мы приписываем им социальные значения. Иными словами, «потребности существуют лишь постольку, поскольку система имеет в них потребность».