Светлана Владимировна хищным движением вонзила руку в пасть Молоху, произвела пальцами гинекологическое движение и вытащила тот самый серо-зелёный бумажный цилиндрик.

– Вот! На прошлом занятии вы спрашивали: является ли рубль свободно конвертируемой валютой? Сейчас я вам всё объясню и покажу. Итак, доллар.

На этих словах проснулся даже портрет Нахимова над доской.

Доллар! Мы сейчас все увидим врага в лицо! Это тот самый бакс, за который отдавала своё тело горячим финским парням героиня повести Кунина «Интердевочка»! Это то, о чём патриоту говорить запрещено, особенно патриоту, готовящемуся защищать Родину до последней пяди, локтя и остальных органов.

Несмотря на то что Севастополь был крупным портовым городом, настоящая валюта, то есть доллар, присутствовал в домах только в качестве сувениров. И любоваться им могли лишь хозяева: любая демонстрация его посторонним людям грозила приходом в квартиру швондеров и прочих угрюмых проверяльщиков.

Светлана Владимировна распрямила спину и стала торжественно разворачивать серо-зелёный транспарант. За задними столами привстали.

Развёртывание вражеского символа происходило прямо у меня над головой, я даже видел водяные знаки. «Её посадят», – пронеслось у меня в голове. Хотя у неё есть алиби: это наглядное пособие. Наверное, у этого доллара имеется не только банкнотный, но и инвентарный номер, зарегистрированный по всем правилам вещдоков.

– Вот так выглядит один доллар США…

И тут прозвенел звонок.

Она ослабила правую руку, и доллар сконвертировался в упругую трубочку, чтобы опять сгинуть среди таинственных вещей сумочки Светланы Владимировны.

В следующий раз я увидел доллар в 1991 году.

Светлану Владимировну после выпуска из училища я не видел уже никогда.

В прошлом году те, с кем я учился, обманом вытащили меня на встречу с однокурсниками. Я пришёл, но встретил не однокурсников, а толстых и лысых мужиков с мешками под глазами. Пили, ели, вспоминали училище. Я услышал, что Светлана Владимировна какое-то время ещё преподавала, а потом ушла и полностью исчезла из информационного поля.

«Женщина!» – такова была её пожизненная характеристика.

– Серёга, а помнишь, как она тебя застукала, когда ты её портрет рисовал под столом? А-ха-ха-ха! Ну у тебя и вид был – такой же серо-зелёный, что тот доллар!

Документы и фото – это всегда единство и борьба противоположностей. Это первое столкновение с раздвоением личности по команде «Не моргать!».

Когда я в 16 лет получал свой первый паспорт, пришёл в фотоателье в джинсовой модной рубашке, купленной на две бабушкины пенсии. Рубашка была на медных клёпках и с огромным воротником. С хаером до плеч и пробором посередине – последствия битломании. А из-под рубашки торчала модная водолазка – самый главный козырь в конкурентной борьбе за самую красивую девушку на районе.

Сажусь в кресло, делаю официальный вид.

Фотограф отрывается от аппарата:

– На паспорт положено в галстуке.

– У меня его сроду не было.

– А надо.

– Да где я его возьму? Мне 16 лет, я не на пенсионное фотографироваться пришёл.

– На, мой возьми.

И протягивает галстук в каких-то огурцах, петухах и разводах. Лилового цвета со следами побежалости.

Я повертел его, неумело повесил на шею, подтянул узел к кадыку. В таком положении сопротивляться здравому смыслу бесполезно.

– А пиджак?

– Что пиджак?

– В пиджаке положено.

– У меня дома только офицерский китель есть.

– Это на военный билет, тебе ещё рано. На, возьми мой.

Пиджак повидал в этой жизни всё: и встречи, и разводы, и «товарищ милиционер, я честно больше на скамейке спать не буду!». К тому же он был коричнево-жёлтый. Ну вот как раз под джинсовую рубашку.