Германия поразила своим порядком, спокойствием. И это страна, которую мы победили. Да у нас и до войны не было так хорошо, как у них после войны. Сейчас, когда вспоминаю то время – служба пролетела быстро. Дни мелькали, как ветки за окном поезда. Конечно, не всё было гладко. Характер у меня по-прежнему оставался ершистым. Как-то танк ремонтируем, затянулось дело. А был у нас в экипаже парень, без конца задевал меня, когда надо и не надо. Вот и тут довел своими подначками. Так довёл, что не выдержал, вскочил, схватил кувалду (гусеницу у танка меняли), запустил в него. До сих пор удивляюсь, как он успел вовремя пригнуться. Иначе голову бы снесло, метко летела. Рукояткой макушку задело. Уберег его Бог, не дал мне стать «убивцем». Приходилось ли настоящее оружие пускать в ход, помимо учений? Было дело. Патрулировали с пистолетами, автоматами, полный боекомплект. А немцы, хоть и вежливые были, но радости никогда не выказывали. А тут случилась небольшая потасовка, пришлось стрелять. Но благополучно тогда закончилось. Без убийств.

Так уж выпало нашему поколению, что мы отслужили четыре, а не три года. Зато познакомился, как говорится, и с другой жизнью. Узнал, что такое сытная, пускай солдатская, еда, по распорядку, а не тогда, когда что-то найдёшь. Увидел подушки с белыми постелями и теплыми одеялами. Узнал, что такое белый воротник, красивая форма. Привычным стало, что всюду чистота. Там же, в Германии, купил замечательный немецкий баян, опять стал играть, а музыка в армии – большое дело. Так с баяном и демобилизовался. Всю жизнь он был со мной верным другом и памятью о службе, о товарищах. Пока не попал в руки внуку. Тот быстро разобрал его на кнопочки и щепочки. Собрать обратно я не смог. Пальцы не те уже стали. Купил я потом другой, отечественный.

Много времени прошло, воды утекло. Что-то забывается, а возьмёшь альбом, начнёшь перелистывать: не альбом, а жизнь свою листаешь. Только в альбоме на любой год можно вернуться, а в жизни – нет. Уж что прожил, правильно или неправильно – всё. Назад не вернёшь. Поэтому и жить надо стараться сразу набело…

Да-а, подвожу я итоги. Назад не вернёшь. Остались слова его в моей памяти. Правильно ли отец жизнь прожил или нет? Одно ясно: трудную. Дети войны. Страшное сочетание слов.

Проснулся Митрич рано. В раздумье почесал лысину и затылок. Выщипнул с виска седеющую прядку, проверив: стоит подстригаться? Что-то не давало покоя. Неприятность ждёт? Или тот вчерашний спор с напарником? Не забыть никак.

– Да ты пойми, дурья голова! – натужно кричал Пострел, глядя с высоты своего роста на тщедушного мастера и предлагая выгодный заказ. – Сколько он деньжат может отвалить!

– Что мне его деньги? – упорствовал Митрич. – А сколько он может нас промурыжить? То это сделай, то это переделай, то материал не тот. У этих олигархов, молодых да ранних – причуды. Не угонишься!

– И что теперь? Подумаешь – причуды! Боишься не справиться?

– Вот и подумай. Мы с тобой сколько вместе работаем? Ты из памперсов не вылезал, а я уже имя себе сделал. Первоклассного штукатура. Этим и хочу заниматься. Есть же привычный заказ. Ремонт как ремонт. Стены там, потолок. Много не дадут, но зато быстро сделаем. А там – посмотрим.

Конечно, хитрил Митрич. Главную причину не раскрывал. Не по душе, что «какие-то молокососы, сопляки, дорвавшиеся до лёгких больших денег», из-за своих непомерных капризов будут ему постоянно тыкать носом.

Вспомнил и сплюнул:

– Ну, как же, спецы, твою голову! Вот вам!

И сразу решился. Не предложение Пострела, а попроще. Он позвонил заказчику. Договорились быстро. Уже в обед мастер был на квартире. Хозяин отдал ключ, свалил на дачу. В ожидании помощника Митрич начал осматривать стены.