Ах, отец! Почему ты не хотел слушать разговоров о переезде к нам? И в свои-то годы продолжал работать на огороде, чтобы самому себе обеспечивать жизнь. И себе, и детям старался хоть чем-то помочь. Семьдесят лет беспрестанной работы. В этом и был смысл его жизни. Вот что о работе он вспоминал…

…Это уже зимой после того случая было. Мать в ту пору уехала месяца на два на заработки. Я один дома хозяйничал. На работу, в мастерскую к нам, пришла разнарядка, сколько человек послать до весны на лесозаготовки. Кто открутился, кому нельзя, кто больной, кто хромой, а за меня кто заступится? Выпало ехать мне. Утром собрался, стою на морозе у правления. Шубейка рваная, валенки мои знаменитые, протертые, варежки – заплата на заплате, просто кусок тряпочек. Трясусь, уже почернел весь. Ждём, когда все соберутся. И тут, вот оно счастье-то. Помнишь, в рекламе по телевизору спрашивают, что такое счастье? Так вот, как раз это – оно, счастье. Идет мимо знакомая. Артистка. Она и вправду артисткой была в нашем городском театре, культурная женщина, я ей часто обувь чинил. Меня увидела: «Витя, ты что делаешь тут?». Объяснил. «Да что это такое творится»? Пошла разбираться в правление. «Не стыдно мальчонку, сироту, на погибель посылать? В одеже такой сами попробуйте на морозе поработать. Мало ему лиха своего, того, что уже хватил?» Говорить она умела, оставили меня в покое. До сих пор благодарен ей остался, и помню, как зовут её. А вскоре и мать приехала, небольшой мешочек с продуктами, сколько смогла, привезла. Так вот и опять до весны прожили.

А ближе к концу войны стал я самостоятельно работать. Определили меня в сапожную будку на базаре. Но это не такая, как сейчас, будка, а будка в настоящем смысле слова. Невысокая, да размеры метр на метр, а то и того меньше. Приходил, вытаскивал стол на улицу перед дверью, сам залазил внутрь. Вечером вылазил, своё хозяйство – опять внутрь, и запирал на замок. Считался уже мастером. Стал зарабатывать столько, что мог купить что-нибудь на базаре поесть, кружку молока, например, на обед.

По поводу еды опять же. Обратил внимание, не сразу правда, что с утра появляется мальчонка, маленький совсем, говорить толком не умеет ещё, а вечером опять куда-то исчезает. Откуда брался – непонятно. Сидит весь день возле будки, мне-то не видать, я внутри. Только раз вышел на обед, он – сидит, другой, он опять тут же. Смирный такой, сидит, молчит, от будки – ни на шаг. Совестно как-то сидеть рядом с ним, перекусывать, когда он в рот смотрит. Что-нибудь и ему сунешь поесть-попить. Видать мать на работу утром уходит, его девать некуда, вот и пристроилась подкидывать на день ко мне. Только раз, помню устроил рёв. Что такое? Выскочил, гляжу – собака его укусила. Сам виноват. Грыз он сухарик, она подошла к нему. Протянул ей руку с сухарем, вот она его и кусанула. Собаку прогнал, а он успокоиться не может, испугался сильно. Я уж его и так, и эдак. Бесполезно. Взял тогда на колени его, стал качать, как отец бывало меня. Тут вспомнилась и песня его:

Ну и так далее, песня бесконечная, пока допоёшь, любой уснёт. Так и Костик (вот его как звали, оказывается), успокоился, пригрелся на коленях моих. Залез я опять в конуру свою, взялся за работу. С ранних лет усвоил, что, действительно: время – деньги, привык беречь его. Так же хорошо усвоил с детства, что надо надеяться только на себя. Самому на хлеб зарабатывать, а не ждать, что кто-то обязан тебе его принести.