– Завтра разберусь. Где-то коротит.

– Это из-за меня, – сказала Ульяна. – У меня такая… дурная привычка – взрывать бытовые приборы… когда меня дразнят… Когда надо мной смеются…

– Я не над тобой. Я над собой, – примирительно сказал он. – Я тоже не люблю, когда надо мной смеются… Прости.

Это расслабление, этот мир в душе после схватки, перед новым приливом желания…

Уже тогда что-то изменилось в нём… Как будто получил дозу хорошего доброго облучения…

Назавтра Платону предстояло ехать в командировку в Ленинград.

Они простились.

Он сел в автобус и поехал в аэропорт.

Он сидел у окна, бездумно смотрел на московские дома и вдруг заметил такси, которое то обгоняло автобус, то сопровождало его. Ему показалось, что он увидел её лицо. Ульяна улыбалась ему. И махала рукой.

У них скудно было тогда с деньгами. Но она взяла такси только потому, что ей необходимо было увидеть его. А деньги… Чёрт с ними!

В Ленинграде Фолтин сумел вклинить между худсоветом и деловыми встречами прогулку по городу, которого он не видел много лет… Городу детства…

Он хотел зайти в церковь, чтобы поблагодарить Господа за удачу, за прекрасную женщину, подаренную ему, за возвращение Родины, за возвращение в Петербург… Он хотел обратиться к Богу, но испугался, что для этого ему придётся отказаться от многих приятных воспоминаний, которые всё ещё развлекали его развращённое воображение.

– Страсти – наше горючее, – оправдывал он себя. – Пока человек борется со своими страстями, он жив… И пока есть вино, не стоит пить воду…

Он вернулся через три дня. Рассказывал Ульяне, как их встретили на вокзале. Как поселили в отдельных номерах «Европейской» гостиницы. Как мэтр угощал его в ресторане судаком орли. Как хвалили их работу на худсовете. Он привез кучу денег. А Ульяне подарок – Толковый словарь Даля.

Было холодно. Они залезли под одеяло. Положили первый том на подушку. И читали. Читали. Читали. Смеялись. И снова читали. Как Толстого. Как Достоевского. Как Пушкина!

Господи, какое сокровище оставил нам этот датчанин, влюблённый в Россию! Дай Бог русским по крови так любить нашу землю и так знать свой язык. А то свели всё к трём или пяти срамным словам и пытаемся выразить ими смысл жизни…

Они планировали, где и как им жить дальше.

Маяк?…

Лесничество?

Домбай? Альпинистский лагерь?

Или поехать в родовую избу Ульяны и сделать там семейный детский дом? Собирать беспризорных детей. Воспитывать их. Спасать…

Или работа в заповеднике? Разносить по лесу соль для оленей…

Так и уснули, обнявшись, радуясь обретённому счастью. Радуясь концу одиночества. Так им казалось.

Но работа в кино, иллюзорная мечта заработать так много, чтобы и родным помочь, и друзей не обидеть, понуждала их откладывать осуществление романтических планов. И планы эти и мечты вырастали в сюжеты сценариев, и по ним снимались фильмы.

Наступил день премьеры.

…Ульяна сушила волосы феном. Она надела своё любимое тёмно-зелёное платье «милитари», которое так соответствовало её решительному нордическому лицу.

Она не смотрела прямо и пристально на Платона, но не выпускала его из периферии внимания.

Ульяна полюбила его и любила до сих пор, хотя в детстве и юности представляла своего будущего мужчину, мужика, мужа совсем другим – очень высоким, широкоплечим, спокойным, молчаливым, благодушным и обязательно голубоглазым. При этом была влюблена в актёра Олега Стриженова. Эта любовь кончилась, когда они встретились в очереди у кассы «Ленфильма». Он оказался совсем другим, чем на экране. Она даже не сразу узнала его, хотя они стояли рядом…