– Всё, – сказал француз и утвердительно кивнул.

Мать не отрывалась от сына. Он хотел отпустить её руку и уже давно, но понимал, что его рука сейчас принадлежит матери. Он ощущал мать чужой, растерянной, беспомощной, цепкой, и это раздражало. То, что сын рисовал в своём воображении, при встрече не произошло. Сны, в которых сын обнимал мать, не сбылись. Современная, красивая с виду женщина, как она жила без него? Он всегда хотел увидеть мать, он летел к матери и должен был встретиться с матерью, но рядом в машине сидела чужая бледная женщина с очень холодными руками. Неприятно.

Борис Николаевич сел за руль, обернулся и посмотрел на Татьяну. Это была она, но с пустыми глазами и застывшей маской на лице. Никакой мимики. Несколько секунд Борис Николаевич разглядывал их обоих. Татьяну, смотрящую на профиль сына, и Жерара, разглядывающего свои ботинки на машинном коврике.

– Меня зовут Борис Николаевич. Ночь на исходе, все устали от ожидания встречи. Сейчас мы поедем в дом вашей мамы, где вы выспитесь, соберётесь с мыслями. Таня живёт в моём доме, и ей тоже нужно поспать. Ей станет лучше, я уверен, и вам станет лучше.

Борис хотел спросить: «Вы согласны?» Но не успел. Ответ Жерара опередил вопрос:

– Я согласен. Хорошо.

Рука Жерара под предлогом рукопожатия отпустила руку матери. Он поспешно протянул руку Борису Николаевичу.

– Жерар. Очень рад. Приятно.

Пожатие было крепким. Мужчины посмотрели друг другу в глаза, и никто из них не увидел и не почувствовал того, что висело сейчас тяжелым и холодным камнем на сердце матери и сына. Парень обрадовался знакомству с Борисом Николаевичем, попросился на переднее сиденье, чтобы лучше рассмотреть панораму города.

– Я сюда. К вам. Можно?

Что мог ответить Борис Николаевич?

– Можно.

Мать осталась одна на заднем сиденье. Высохло всё. Горло, язык, рот, глаза. Руки стали горячими. Щёки горели так, что скользящие из уголков глаз слёзы, высыхали тут же, оставляя короткий шершавый след на щеке. Татьяна начала икать. Хорошо, что её мужчина что-то говорил и говорил её сыну, и тот ничего не услышал.

Мать читала про себя молитву. Сын разглядывал неизвестную ему страну из окна машины. Он был молод, и сейчас его окружало неизведанное. Оно и вытеснило на задний план детские обиды на мать. Сын обернулся только на секунду и сразу понял, что мать молится.

– Мы станем привыкать, мама. – Сын поспешно достал из кармана брюк крохотный мешочек из блестящей ткани. – Сам выбирал. Сам платил. Серьги для тебя, мама.

Подарок ещё был в руках сына, а мать уже сняла свои серёжки и положила рядом с собой на сиденье. Даже не разглядев подарок, тут же надела новые серьги. И о чудо! Сын улыбался матери, и ему хотелось это делать.

– Мама красивая. Очень идёт.

– Я с тобой согласен на сто процентов, – заявил Борис Николаевич и почувствовал, как запершило в горле и носу.

Серьги были тяжелые и раскачивались, касаясь дорогим металлом шеи и щеки. Гул в ушах исчез. Татьяна почувствовала себя увереннее, но что-либо сказать сыну, поблагодарить его так и не смогла. Борис рассказывал Жерару о том, мимо чего они проезжали. Тот внимательно слушал. У матери появилась возможность разглядывать сына, не смущая его этим.

«Жара, а он в костюме. Ткань лёгкая и красивая. Похоже, что это лён с добавлением шёлка. Не мнётся. Волосы лежат на плечах. Почти женская стрижка. Ухоженность чувствуется во всём. Сложён красиво. Накачанные мышцы рук и ног можно заметить и через костюм. Волосы русые. Странно! В кого? Родинка на щеке. У отца такая же была. Хорошо очерченные скулы и брови. Красивый у меня сын!»