Возможно, и не надо было этого делать – лететь к маме в Россию. Только не развернуть самолёт и не выпрыгнуть из него. На кого он сердится? Отец не гнал к матери в Россию, это его личная инициатива. Удивительно то, что в раннем возрасте сын не испытывал желания встретиться с матерью. Желание приходило вместе с уходящим детством. Чем старше становился сын, тем сильнее было желание увидеть мать. Нужно ли это? Отец ни плохого, ни хорошего о ней не говорил. Раз в год маме отсылалась его фотография с коротким письмом, в котором рассказывалось о его успехах в учёбе, увлечениях. Письма писала бабушка и никогда их не подписывала. Текст на листе бумаги и дата. В конце жизни бабушка настоятельно рекомендовала внуку увидеться с матерью и русской роднёй.

– Это только кажется, что жизнь длинная и успеть можно всё. Не откладывай на потом вашу встречу.

Когда бабушки не стало, не стало и переписки, даже один раз в год. Из рассказов бабушки он понял, что мама, живя с отцом, так и не свыклась с тяжёлым трудом виноделов. Сезонные наймы рабочих по уходу за виноградниками, сбору урожая и его отжиму предполагали большой круглогодичный труд. Три раза в день кормить рабочих, приготовить пищу, стирать одежду, постельное бельё и терпеть их вечерние развлечения. Шумно, многолюдно и нестерпимо одиноко при всём этом. Случилось то, что случилось. Сын пустил корни вместе с виноградником отца и деда во Франции, а тоненький стебель пророс и цепляется в памяти за размытые картинки и образы, и тянется в Россию. Жерар заснул.

– Просыпаемся! Скоро посадка.

Мама Жерара, по рассказам бабушки, была поклонница творчества французского актёра Жерара Ксавье Депардье. Потому и Жерара назвали Жераром. Прямая, как ручка от швабры, стюардесса снова задержала на себе его взгляд.

«Циркуль. А ведь кому-то нравится!» – опять раздражался нервный пассажир.

Прошло несколько минут неприятных ощущений, сопровождающих приземление, и вот двигатели смолкли. Аэропорт Волгограда. Город-герой. Исторический город. Он находил и читал литературу о нём. Полёт в Россию откладывался и неоднократно. Возможно, из-за отца и его страхов по поводу существующего в природе «зова крови». Проще говоря, отец боялся потерять сына. А тут подружка Жерара прониклась желанием познакомить его со своей матерью. «Как же так, – подумал он, – я не знаю своей матери, а пойду знакомиться с чужой». И не пошёл, отложил это дело.

Но как только Жерар спустился по трапу с самолёта, страхи исчезли. Небо серое, скоро утро. Его мать мало изменилась, если сравнивать с фотографиями, хранившимися у них дома. Что-то заставило сына пройти мимо матери в толпе вновь прибывших, остановиться невдалеке и несколько минут наблюдать за тем, как ждут его, как ищут глазами. Поток прибывших пассажиров наконец иссяк. Его мать беспомощно заглядывала в пустоту терминала, прижимая к груди побелевшие кисти рук.

– Я здесь, мама, – сказал Жерар и не услышал себя.

Жерар хорошо говорил по-русски, но с явным акцентом. Голос прозвучал безлико и неэмоционально.

– Не плачьте, мама, мне придется это делать. – Он потянул свою руку из её рук.

Мать вздрогнула и цепко ухватилась за руку сына. Обняться они так и не смогли. Слишком уж солидным выглядел сын в свои двадцать семь лет. Мужчина, сопровождавший его мать, пришёл на выручку.

– Прошу в машину. У нас жара стоит немыслимая, а тут Татьяна разволновалась. Поедемте домой! Надо всем поспать ещё. Мы так с ног валимся. Я приехал только что из Москвы. Ехал своим ходом. Привёз дочь домой. Вы всё понимаете, что я говорю, или я делаю это очень быстро?