Хрустальная чаша в её руках отразила свет. Под мышкой у неё был пакет молока. Я заглушила звонок велосипеда и постаралась стать совсем маленькой, спрятавшись за кирпичным столбиком ворот.

Я смотрела, как она поставила хрустальную чашу на ступени крыльца и налила туда молока. А потом сунула руку в передний карман платья и достала нож. Немедля она рассекла себе ладонь и выдавила кровь на поверхность молока. А когда закончила, то вылила чашу молока и крови под куст гортензии, отступила назад и закрыла глаза.

Я знала, что случится дальше. Читала о таком. Она принесла жертву. Воздух пойдёт рябью, усыпанная звёздами рука схватит её за запястье и утянет в новое место, куда я не смогу отправиться за ней. В место, полное волшебства. Там она станет королевой.

– Подожди! – воскликнула я, забыв даже про велосипед. – Возьми меня с собой!

Девочка подняла взгляд, стоя там же, у гортензий. Чуть склонила голову, но так и не пошевелилась.

От её молчания моё лицо вспыхнуло со стыда. Я указала на чашу с молоком и кровью.

– Я подумала, ты… куда-то направляешься.

Она распахнула глаза.

– Куда? Куда, ты думаешь, я направлюсь?

Голос у неё был чуть хриплым, каждое слово изящно артикулировано. Никогда не слышала, чтобы кто-то говорил, как она. Если бы только и я могла так разговаривать.

Невольно я задумалась, какой она видела меня. Солнечный свет октября лаком заливал её кожу и волосы. Наряды деревьев в саду уже отливали золотом, словно облачились так только ради неё, ради того мига, когда она выйдет.

Я хотела рассказать ей про книги, которые читала – те самые, которые, как моя мать сказала, мы не можем взять сюда с собой при переезде. Книги об ацтекских жертвах, о богах с двумя головами. Сказки, в которых один шаг в тень яблочного дерева мог выдернуть тебя из этого мира насовсем. Но я не могла вместить всё это в свой ответ.

– Куда-то в другое место, – ответила я.

Девочка выглядела разочарованной. Посмотрела мне за спину. Она собиралась уйти, и я не могла этого допустить.

– Я где-то читала, что феям нравятся чаши сладкого молока… что они выйдут, если оставить им что-то в таком духе.

– Знаю, – скучающе ответила она. – Однажды они должны за мной прийти. Я ведь их родственница. – Она отбросила густые волосы с плеча. – Я подумала, что кровь с молоком ускорит процесс.

Больше она ничего не добавила, и я провела ладонью по рулю велосипеда, уверенная, что через пару секунд она велит мне уходить.

Девочка изучающе смотрела на меня.

– Ты правда хочешь пойти со мной?

Я не доверяла себе и своим словам, потому кивнула.

Девочка приподняла загорелое плечо.

– Уверена, у них хватит для нас места. У них там наверняка целый дворец.

Пройдя вперёд, она отперла ворота, разделявшие нас. Те со скрипом открылись. Она взяла меня за руку и подвела к кусту гортензии, где предложила мне нож.

– Ты достаточно храбрая, чтобы отправиться со мной к фейри?

Я так думала. У меня даже стикер был в доказательство. Я абсурдно гордилась тем стикером – размером с четверть доллара, неоновый смайлик в солнечных очках – и изо всех сил старалась сохранить его, даже когда клей сошёл, а смайлик начал сползать с моего свитера. С тех пор он занял почётное место в кармане, в маленьком прозрачном держателе, который я носила с собой в школу. Стикер мне подарила медсестра, когда мне делали прививки перед школой в холодном кабинете, провонявшем спиртом.

– Ты самая храбрая из всех! – сказала она тогда. Я не издала ни звука, когда она делала мне укол, а потом наклеила пластырь с нарисованными на нём арбузами. – Дети обычно орут как резаные, но не ты. – Медсестра просияла, глядя на мою мать. – Вы должны гордиться вашей дочкой.