Я ставлю бутылку с водой и смахиваю рукой в перчатке многолетний шлам.
– А про этот что скажешь?
Я поднимаю белый камень.
Даже сквозь грязь его поверхность необычно сверкает.
– Кварц, – говорит он. – Но не отвлекайся. Мы пришли за яшмой.
Он достает из кармана с десяток круглых бусин и выкладывает на земле рядком. И поднимает тёмно-красный камень, который только что выкопал.
– Когда этот отполируют, он хорошо впишется к остальным.
Я рассматриваю смесь бусин.
– Они все разные.
– У каждого куска яшмы свой дух. Камень сам откроет, кто он.
– Но он не похож на другие.
Он достаёт его снова и поднимает к свету. Алый камень прорезает жёлтая жилка. Красный оттенком похож на камень, который он положил в ведёрко.
– Они и не должны быть одинаковыми, камни ведь дополняют друг друга. Различия только красят общую картину.
Грохот шин по немощёной дороге эхом отдаётся в ущелье. Мы оба одновременно оборачиваемся на шум и видим, как по выложенной гравием дороге несётся грузовик.
– Я думала, знак указывает, что проезда нет.
– Так и есть, – щурится папа. – Не так уж многие сюда приходят. Очевидно, собиратели сами устанавливают правила.
Из обеих дверей грузовика выходят мужчины в жёстком новом камуфляже и брюках в тон.
Папа кивает в их сторону, но они слишком заняты, смеются над чем-то, чего нам не слышно.
Они открывают дверцы у заднего сиденья и достают большие девятнадцатилитровые вёдра. Папа качает головой и, наклонившись ко мне, говорит одним уголком рта:
– Великие охотники за камнями.
Я хихикаю.
Мужчина повыше в старомодной бейсболке идёт прямо к ближайшему склону. Он не вертит головой, подыскивая местечко, где копать. Вместо этого он проводит сканером по поверхности холма, пока не раздаётся сигнал.
– Нашёл!
Он отступает, пропуская второго, приземистого и коренастого, который держит что-то похожее на папину электродрель. Тот нажимает на кнопку, и эта штуковина с жужжанием оживает. Коротышка подходит к указанному сканером месту и дрелью вгрызается в камень.
Через несколько секунд он копается в отходах и кричит:
– Бирюза!
Папа вздыхает.
– Раньше разбивать участки можно было лишь по особому разрешению.
– А теперь?
– Гм, теперь? Никому нет дела до этих скал.
– Если никому нет дела, почему мы сюда шли пешком? Почему не въехали, как они? Не взяли с собой сканер и механическую лопату? Вообще всё, что нужно.
Он удивлённо поднимает брови.
– Потому что мы не такие.
Он обнимает меня одной рукой, притягивая к себе, и черпает полную пригоршню земли. Потом разжимает руку. Земля сыплется сквозь пальцы, падает на траву, часть уносится ветром. На ладони остаётся только крохотный серый камень.
– Нужно чувствовать землю. Ощущать дар, которым она с тобой делится.
Его речь напоминает мне Литу и её мысли о еде.
– Но, папа, они же бирюзу нашли! Она дорого стоит!
– Кто решает, чего стоит камень?
Он даёт мне серый камешек.
– Когда мой проект завершится, то, что мы с тобой нашли, для меня будет ценнее алмаза Хоупа[21].
– Жаль, что мы не можем остаться подольше и поискать, – вздыхаю я.
– Не беспокойся, Петра. Мы вернёмся.
Папа стучит по макушке моего шлема.
– А найдём бирюзу, сделаем это со всем уважением.
Менее чем через час мужчины грузят вёдра с камнями в грузовик и уезжают. Папа качает головой. Мы продолжаем искать несколько идеальных камней, которые подойдут к папиным, уже собранным.
Когда солнце клонится к горизонту, он находит семь из восьми камней, разрешённых правилами парка.
Со лба на защитные очки падают капли пота, затуманивая стекла.
Как только я решаю, что с меня хватит, то тут же замечаю в земле крохотный кусочек жёлтого камня. Геологическим молотком я освобождаю края, тяну его вверх и рукой в перчатке смахиваю с него землю. И достаю кусок золотисто-жёлтой яшмы с узкой тёмно-красной прожилкой. Гордо показав его папе, кладу в ведёрко к остальным камням. Папа улыбается. Новая яшма выделяется, как маяк, но в то же время прекрасно сочетается с другими камнями.