– Да, работай же…
Стук в дверь продолжается.
Я едва слышу отчаянные слова Бена.
– Мир без историй погибнет.
Дверь открывается.
– Бен! Тебя предупреждали.
На капсулу падает кусок металла, и в моих ушах стоит звон.
– Старик, прекрати сопротивляться! – ворчит сердитый голос. – Хватайте его за руки!
Старик?
По комнате разносятся звуки ударов и проклятий, потом один сильный стук. Бен стонет. Драка прекращается.
Кто-то вздыхает.
– Его придётся выбросить.
Выбросить?
– Что он делал у этой капсулы?
Гудок контрольной панели пронизывает мне уши.
– А это видели? У Петры Пенья в системе избранные файлы. Книги с Земли, музыка, мифология…
– Удаляйте всё, – приказывает женский голос. – И чтобы ничего из прошлой жизни не осталось. Нельзя испоганить миссию Коллектива из-за одного ребёнка.
– Новая история, – отзывается другой человек.
– Новая история, – повторяет она.
Коллектив. Новая история. Это опять они. Но что они делают?
Неужели всё это происходит на самом деле, и они стирают нам память…
Несмотря на рискованность всего предприятия, ни родители, ни другие пассажиры такого не предполагали.
Если есть возможность насладиться последним воспоминанием, пока не стёрли, нужно выбрать что-то особенное, идеальное.
Мы с Литой в пустыне под звёздным небом. Она набрасывает нам на плечи одеяло и подаёт мне кружку какао.
«Закрой глаза, changuita»[20].
Я закрываю глаза. Запах шоколада наполняет воздух.
«Один глоток», – говорит Лита.
Я помню, что в какао содержится кофеин или ещё что-то. Мама мне его не даёт.
«Расскажи о своём будущем. Объяви миру, кем хочешь стать», – говорит Лита.
Я делаю глоток: не так сладко, как шоколад, маленькие частички зёрен застревают в зубах.
«Кем хочу быть прямо сейчас?» – уточняю я.
«Сейчас. Завтра».
Она гладит меня по щеке.
«Через много лет».
Вот стану взрослой, как мама, всегда буду говорить, что думаю и чувствую. Платья буду носить до пят, как у Литы. Волосы отпущу длинные, пусть растут свободно, как хотят.
«Я…»
Я кусаю губу.
«Я буду…»
В голове тихо шумит, и я засыпаю.
«Реактивация капсулы номер двенадцать».
Глава девятая
В то лето, когда мне исполнилось двенадцать, мы с папой отправились из Санта-Фе в национальный парк Рокхаунд, который полностью оправдывал своё название «Охота за камнями», а по папиным меркам был воплощением рая на Земле.
Папа одевает на меня шлем.
– Да зачем? – поднимаю я брови. – Зачем нам шлемы? Вроде с неба камни не падают.
– Видишь ли, я обещал маме.
– Её здесь нет, – шепчу я.
Он передаёт мне пару кожаных перчаток и шепчет в ответ:
– Я ж пока в своём уме и не собираюсь злить маму-медведицу.
Он улыбается и протягивает мне крем от загара.
Я закатываю глаза.
– Она всего лишь хочет, чтобы мы были живы-здоровы.
Он достаёт спрей от загара и обрабатывает каждый обнажённый участок, будто мама стоит рядом.
Благодаря постоянным усилиям мамы оградить меня от всех опасностей, я чувствую, словно меня поместили в наглухо запаянный целлофановый пакет. А когда я с папой, у пакета будто надрывают уголок.
Берём по молотку и ведёрку. Папа ведёт меня к тенистому ущелью. Он подходит к крутому склону и наклоняет голову в одну сторону, потом в другую.
– Кажется, здесь.
Он смотрит на меня, и я пожимаю плечами.
– Мм, геология.
Он подмигивает.
– Когда-нибудь ты даже не будешь смотреть на неё, как на науку.
Он поднимает молоток.
– Может, даже… полюбишь.
Я кусаю губы и отворачиваюсь, чтобы скрыть усмешку. Не пройдя и полкилометра от входа в парк, я сажусь на землю рядом с отцом и вытаскиваю бутылку с водой, глотая, будто ходила по горам целый день. Папа постукивает молоточком, исследуя площадку десять на десять сантиметров. Потом останавливается и смахивает пыль пальцем, выдалбливая камень по периметру, пока он не выходит свободно. Он стирает грязь с поверхности камня и, усмехаясь, осматривает его, как драгоценную реликвию.