Он включил освещение салона. Потом проверил, не забыл ли взять билетную ленту. Кондуктор ему в пару не полагался. Контора была на грани банкротства и сократила всех кондукторов. Теперь водители обилечивали пассажиров, как маршрутчики.

Точно по графику, ровно в шесть двенадцать, Терещенко выехал из депо и поехал по маршруту.

Денис остановил троллейбус на остановке «Героев-чернобыльцев» и побарабанил пальцами по рулю. Он испытывал странное чувство дискомфорта, природу которого не мог понять. Сначала он думал, что причина этого в пропавшей жене. Но потом понял, что она тут ни при чем. Нет, конечно же, ему было тревожно за жену, но суть дискомфорта крылась в чем-то другом. Он перебрал в памяти бумажки – все ли документы оформил перед выездом из депо. Все было в порядке. В какой-то момент он окинул взглядом приборную панель и задержал взгляд на тумблере освещения салона. Тумблер был в положение «вкл». Терещенко бросил взгляд на наручные часы: стрелка щелкнула на шесть сорок пять. И он спросил себя, что какого-то черта снаружи было все еще темно? Денис наконец-то понял, что темнота в такой утренний час и вызывала у него чувство дискомфорта. Терещенко прильнул к окну и поднял глаза к небу: необычно ярко мерцали звезды, не было ни малейшего намека на рассвет.

Откинувшись на спинку кресла, Денис потер щетину. С одной стороны, было забавно, что до сих пор темно, а с другой, ощущал мерзковатое предчувствие тревоги и неприятное ощущение надвигающейся беды.

В приоткрытую дверь кабины из салона заглянул дед:

– Который час? Не светает что-то.

Денис выбил сигарету из пачки:

– Шесть сорок восемь, дедуль.

Дед хмыкнул.

– Так неверно они у тебя ходят. Темно ведь есчо.

– У нас с часами строго, дед. По графику работаем. За опоздание штрафы.

Старик пробормотал что-то себе под нос и пошаркал на свое место.

На конечной у Дениса выдалось десятиминутное окно, и он заглянул в диспетчерский домик.

У Сергеевны – диспетчерши, бубнил телевизор. Цикорий в кружке исходил паром.

– Это что творится-то, а? – начала Сергеевна своим звонким голосом, когда появился Денис.

– А что творится, Сергеевна?

– Как что? Солнце пропало!

Денис положил ленту перед ней, чтобы она списала номер крайнего билета.

– Я на «Героев-чернобыльцев» это понял, что не по времени темно. Ненормальная тема какая-то.

Денис подошел к кулеру и налил стаканчик холодной воды:

– Что по ящику говорят?

Сергеевна переписала номер билета и стянула с носа очки для чтения:

– А ничего не говорят. Сижу, жду вот, как на посту. Сам-то что думаешь?

Денис осушил стаканчик и довольно выдохнул:

– Все будет пучком. По ящику скажут, что все хорошо.

– Дай бог, дай бог.

Она закусила дужку очков:

–А что будет, если так и дальше все продолжится?

Денис повернулся к окну. Ответа на ее вопросы у него не было. Страшно подумать, что будет дальше.

Авто ползли в пробке по проспекту. Терещенко пробежался глазами вдоль пробки до конца улицы и спросил:

– Где сегодня сто первый? На моей линии?

– Не вышел. Заболел. А зачем тебе он?

– Да так… дело есть одно.

Сто первый должен был ему пять тысяч. И Денис намеревался напомнить ему, что пришло время отдать долг.

– А кто вместо него? – спросил он.

– Света Чайка.

– Тру-ту-ту… Светик-цветик-семицветик.

Кучерявая блондинка свела с ума половину депо. И Терещенко тоже на нее иногда поглядывал.

Сергеевна вытащила из стола ящик, достала пузырек валидола. Накапала в кружку с водой:

– Сны что-то плохие в последнее время. И такая жуть, такая жуть!

Терещенко повернулся:

– Это всего лишь сны, Сергеевна.

– Снился Петька мой покойный. На вокзале был. Как будто ждал что-то. Не меня ли?