В ту ночь было выгнано и выброшено на берег много баркасов с рыбаками, ведь в это время шла осенняя путина, а на двенадцатый день наводнения, когда ветер стих, вода сразу отошла назад в море, и эти баркасы оказались на суше, иные совсем далеко от берега, где на десять километров, а где и на все пятнадцать.

Недели через полторы после наводнения, когда вода ушла, а железнодорожные пути отремонтировали, я поехал на охоту на это побережье в компании с другими охотниками. От разъезда, где делал остановку утренний рабочий поезд, на котором мы приехали, до взморья нужно было идти пешком двенадцать километров, и пока мы гурьбой брели по полю, один из моих товарищей, оказавшийся проворнее других, подстрелил енота, который подвернулся под выстрел. Нет, не того енота, который полоскун, мы все хорошо знаем этого полосатого симпатягу, а его дальнего дикого родственника, что водится в наших краях, лохматого приземистого зверя с лисьей мордой, которого ценят за тёплый мех, енотовидной собакой называют его зоологи. Мы вдвоём напеременку несли эту добычу до места, но не до самого берега, а до ближайшего баркаса, выброшенного недавним штормом на сушу и стоявшего вдалеке от воды. Наша компания заняла этот баркас под постой, мы сгрузили в нём рюкзаки с лишними вещами и после этого пошли уже на побережье, взяв с собой только ружья и боеприпасы.

Охота в тот день выдалась неважная, хотя дичи вокруг было очень много: если где-то в стороне, случалось, поднимался на крыло утиный табун, то этим он создавал такой гул, как будто взлетал реактивный самолёт, и поднимался при этом не табун, а туча птицы количеством в многие тысячи штук, а чуть дальше в море стоял не смолкавший шум и гогот гуся, которого тоже было великое множество – завидная и весьма нечастая добыча охотника, которому редко удаётся подкрасться на выстрел к этой осторожной и чуткой птице. Мне самому за всю жизнь довелось лишь дважды побывать на гусиной охоте, оба этих события неизгладимым образом запечатлелись в моей памяти.

Но вот наступил вечер, все охотники рассчитывали на то, что быстренько, прямо с колёс набьют дичи и назавтра с добычей уедут домой, но, увы, вечёрки не было – птица не стала летать, на тех необъятных просторах после разлива искать корм ей не было нужды, поскольку он в изобилии был повсюду, прямо у неё под ногами. Вернувшись пустыми на баркас, на котором остались наши вещи, мы всей компанией стали готовиться к ночёвке, немного передохнули, достали съестные припасы, у кого-то из мужиков оказалась с собой бутылка водки. Ужинали мы сообща всей компанией, разложив на газете, застилавшей ящик, у кого что есть из продуктов, мне, самому молодому в компании, тогда досталось и выпить малую чарку, что было в те времена на охоте вполне уместным явлением и никогда не выливалось в неразумное злоупотребление, как это случается нередко в нынешнее время.

После ужина мы улеглись спать, на баркасе для этого было всё необходимое: матрасы, одеяла, железная печка, дрова, остались там даже соль, рыба солёная и многое другое. Рыбаки как ушли после шторма с этого судна, так забрали с собой лишь самое ценное, то, что смогли унести в руках, а всё остальное оставили. Со временем чабаны, жившие на кутанах и в окрестных поселениях, растащили бесхозное добро, а позднее разобрали на дрова и баркасы, а иные сожгли прямо на месте, в результате чего берег опустел. После всей этой истории с наводнением как память о нём остался лишь один вросший в берег большой и тяжёлый дебаркадер, использовавшийся ранее как приёмный пункт рыбы. Шторм не смог выбросить его далеко на сушу, поэтому он так и остался стоять в прибрежных камышах, а позднее находчивые люди организовали на нём охотничью базу. Прошло уже больше полувека со времени тех событий, а дебаркадер так и стоит на своём месте.