Бартон пожал плечами.

– Мне это знакомо, – сказал он. – Я когда-то состоял в каком-то клубе… Вспомнил: в клубе выпускников Оксфорда и Кембриджа, на улице Пелл-Мелл. Членские взносы платил регулярно, а вот обедать там приходилось крайне редко. А что хорошего в вашем клубе?

– Домашняя еда. Картошка с мясом. Котлеты. Тушеная баранина. Словом, все то, что женщины больше дома не готовят, обходясь полуфабрикатами. Вы женаты?

– Нет, моя жена умерла пять лет назад, – ответил Бартон. – Я питаюсь полуфабрикатами.

– Тем больше оснований пообедать в клубе.

Клуб оказался совсем невелик – комнаты три; самая большая была обеденным залом. Столик им приготовили, на столе стояли бутылка неаполитанского вина и ваза с фруктами. Унылый субъект в черном сюртуке забрал их пальто и унес куда-то в глубь здания. Пакет, принесенный Роузом, Бартон оставил у себя.

– Я заказал нам рагу, – сказал Миллз. – Здесь это фирменное блюдо.

Он наполнил два бокала вином и чокнулся с Бартоном.

– За успех вашей поездки, Кристофер. Я в нем больше заинтересован, чем кто-либо другой.

– Вы знали Мэри-Роуз?

– С самого рождения.

– То есть она…

– Да, она моя дочь…

Он помолчал.

– Видите, я уже почти отошел от шока, – сказал он, наполняя бокалы. – Два дня плакал и пил, еще два дня просто пил.

– Извините, я не знал… – огорчился Бартон. – Ведь у нее фамилия – Белл.

– Верно. Начальство попросило, чтобы у нее была фамилия матери. Знаете, моя фамилия кое-кому известна, в том числе в арабском мире. А девочка хотела работать на Востоке. Она ведь, кроме французского, знала еще арабский и персидский. Талантливая девочка. Колледж Троицы в Кембридже и диссертация в Институте стратегических исследований. Представляете, какая потеря для министерства? О себе я уже и не говорю. Она была моим единственным ребенком.

На глазах Миллза выступили слезы. Он осушил их салфеткой и всхлипнул.

– Простите, Кристофер. Постарел, уже трудно сдержать эмоции. Но так жалко ее, так жалко! Всего двадцать девять лет, вся жизнь впереди! И столько способностей!

– Ей было от кого унаследовать таланты. Вы ведь тоже знаете четыре языка.

– Знал пять. Но сейчас по-русски и по-польски говорю плохо. Все забывается, если нет практики.

– Это верно… Ну, так о чем вы хотели поговорить со мной, сэр Джон?

– Бросьте, Кристофер, вы не в палате лордов… Слушайте: никто во всем мире не знал, что Мэри-Роуз – моя дочь. Мы с женой развелись, когда ей было десять лет, но она была Мэри Белл с самого рождения. Встречался я с ней только в доме у бывшей жены, а когда Мэри выросла, я заезжал к ней по вечерам. Жила она в многоквартирном доме. Мальчики у нее, конечно, были, но она никогда никого не приводила к себе домой. То есть у нее была хорошая школа, я ее многому научил. Я это говорю к тому, чтобы вы поняли: шансы, что ей отомстили за какие-то мои прежние грехи, просто минимальные. Тут какая-то другая история. Не тратьте времени на эту линию расследования – во всяком случае на первом этапе.

– Спасибо, сэр Джон. Я приму это к сведению.

– Мне сказали, что ее убийцу застрелили при попытке к бегству. Тут какая-то подозрительная, не очень убедительная драма. Вы согласны?

– Пока не знаю.

– Ну, не буду вас учить делать свое дело. Ешьте рагу. А я пойду в курительную комнату. Черт, я снова начал курить!

Он с трудом поднялся и вышел из обеденного зала.

Бартон поклевал рагу, допил вино. Ему было жалко Миллза и еще больше жалко его дочь. Он понимал, что Миллз попытался облегчить ему выполнение задачи в Бейруте, но получилось как раз наоборот.

Эта задача, по его собственному мнению, стала теперь намного сложнее.