– Это – Сен-Тропе? – спрашивали чернокожие ребята.

– Нет, это не Сен-Тропе, – отрицательно качала головой официантка в белоснежной блузке.

– Это – Сен-Тропе? – теперь в вопросе прозвучала настойчивость, мол, – «это обязательно должен быть Сен-Тропе!»

– Нет, это не Сен-Тропе, – решительно отвечала официантка.

– Это – Сен-Тропе? – в вопросе теперь звучала мольба: «Пожалуйста, скажите, что это Сен-Тропе!»

– Нет, это не Сен-Тропе, – официантка была непреклонна.

Надо ж так промахнуться на половину Средиземного моря! Видно, у этих чернокожих ребят мысли в голове ходят широко! Я бы их в русские зачислил».

Мария перелистнула несколько страниц. Новая, выбранная наугад запись заставила челюсти Марии сжаться, а глаза – сузиться.

«Близость с любой женщиной – прикосновение к великой и таинственной силе женственности, даже если это просто «женщина за деньги». Женственность – глобальная космическая сила, она стоит за каждой, самой продажной и самой захудалой бабенкой. Я понимаю поэта, который утверждал, что он общался с каждой проституткой, как королевой и что на два часа она действительно становилась королевой. Я, конечно, не поэт и мне такими изысками заниматься не полагается, хотя направление мысли мне понятно. После расставания с женщиной я попадаю во власть не менее мощного чувства – чувства одиночества. «Все равно на свете не остаться – я пришел и ухожу один». Я отделен от всех космических сил и все равно – я существую. Я живу и мыслю! Эта мысль имеет горький привкус, но она всегда дает мне силы.

Человеку очень трудно признать свою смертность и остановиться, и он начинает искать за бабой «вечную женственность», а из ощущения одиночества выдувать как мыльный пузырь «идею личности, равной Богу». И то, и то мне кажется ребячеством. Но вот, что мне чудится: поочередное касание женственности и одиночества, видимо должно быть похожим на восхождение – ступенька за ступенькой вверх. Но у меня никакого восхождения нет, есть маятник – туда-сюда, туда-сюда, без малейшего подъема. Накапливается только скука и цинизм. Восхождение, видимо, возможно только с одной женщиной. Такая женщина должна быть необыкновенной, но не в смысле женственности, а в смысле личности. У меня этого пока что нет, да и не предвидится. Наверное, не в этой жизни». Мария резким движением вырвала страницу с надписью, разорвала ее на мелкие кусочки и швырнула в корзину для мусора, стоявшую возле стола. Она встала и несколько раз быстро прошлась по комнате, останавливаясь то у тетрадей, то у книг. Ей явно хотелось еще что-нибудь разорвать. Но вдруг ее посетила мысль. Мария принялась быстро перебирать тетради в поисках последней записи.

«Марисоль. Что это за имя? Что это за женщина? У Эдгара По есть рассказ „Низвержение в Мальстрим“. Главный герой, рыбак, попадает на корабле в невероятный морской водоворот. Судно долго-долго скользит по поверхности гигантской воронки, по спирали опускаясь все ниже. Надежды на спасение нет, и рыбак абсолютно спокоен, с интересом отмечает все мелкие обстоятельства собственной гибели. Вдруг его всего затрясло, потому что он заметил, что водоворот неохотно поглощает цилиндрические предметы. Появилась надежда на спасение. Он привязал себя к бочонку и выбросился за борт корабля. В результате корабль утонул, а его с бочонком выбросило на берег. Думаю, что вся морская подоплека рассказа – чепуха, но рассказ держится на верном психологическом наблюдении – если впереди верная гибель, то человек спокоен, если есть малейшая тень надежды – его лихорадит. После знакомства с этой странной женщиной со странным именем Марисоль у меня однажды вдруг задрожали руки. У меня такого никогда не было, и я испугался. Эта внутренняя дрожь возникла в тот момент, когда я думал о ней. Что значит эта дрожь? Что появилась надежда на спасение? А что значит сплошное спокойствие во всю мою предыдущую жизнь? Что я безнадежно шел на дно?»