Когда она первый раз случайно открыла тетрадь, ей было абсолютно ясно, что это художественное произведение. Тогда-то Мария и поспешила «присвоить» Сергею Львовичу высокое звание писателя. Открыв тетрадь на следующий вечер – Сергей Львович разрешил «смотреть и читать все, что есть в кабинете» – она уже была не так уверена – то ли это дневник, то ли какие-то выписанные цитаты? Например, в открытой наугад тетради было несколько страниц, исписанных под разными углами строками. Строки были разные – красивые, быстробегущие, подчеркнутые, перечеркнутые. В конце этой свистопляски были четким почерком написаны несколько строк, обведенных нарочито жирной линией:

«Альпы стоят пред небом в еловом аромате. Волны жары и мороза омывают их. Серебряный звон ручьев. Камни падают вниз – Альпы стоят ввысь. Тысяча лет как один год, век – как день. Молния бьет в камень – снега и замки на вершинах. Альпы!»

– Что это такое? Твой дневник? – спросила Мария выйдя из кабинета с тетрадью в руках. Сергей Львович резал помидоры и лук для салата.

– Нет, не дневник. Просто записываю мысли. Последние пять лет я много путешествую…

– Ты можешь положить нож? – прервала его Мария.

Сергей Львович положил огромнейший нож, которым он непроизвольно водил по воздуху в такт своей речи.

– Да, конечно!.. Да, много путешествую, почувствовал потребность записать впечатления.

– Чтобы потом написать рассказ?

– Н-нет… Пожалуй, какая-то почти медицинская причина. Неоформленные впечатления как-то давят на психику, что ли… Я себя начинаю плохо чувствовать. Запишешь – становится легче.

Мария молча, «электрически», смотрела на него и ждала продолжения. Сергей Львович понял, что остроумием отделаться не удастся. Он вздохнул, снова взял в руки нож, покрутил его, что-то вспомнил и быстро положил его обратно.

– Я пробовал писать рассказы, но у меня почему-то не получилось. Потом пробовал составить рассказ – или повесть? – из набора отдельных мыслей, наподобие «Опавших листьев». Тоже – не то. Даже показал одному писателю. Тот сказал, что не получилось. Отдельные образы, говорит, есть очень удачные, похожие на драгоценные камни. Но, чем больше образов, тем меньше художественный эффект. Образы яркие, но они торчат в разные стороны, налезают друг на друга, дробят друг друга. Я, говорит, несколько страниц прочитал – это не ожерелье из драгоценных камней, а куча битого цветного стекла. Конечно, такое неприятно слышать, но, надо признать – похоже на правду. Умный человек! Еще он сказал, что писать «как все» у меня не получится, надо «искать свой путь».

– Ты будешь еще пробовать? – строго спросила Мария.

– Буду, – твердо ответил Сергей Львович, хотя еще секунду назад даже и не думал об этом. Просто он понял, что в случае уклончивого ответа рискует получить взрывное нападение со стороны Марии.

Мария вернулась в кабинет к тетрадям. Тетрадей было несколько. Все солидные. Все разные. Все со вкусом. Ни одна из тетрадей не была исписана до конца. В основном – на одну треть. Явно «писатель» любил красивые тетради. Была тетрадь с обложкой под старинный кожаный переплет, была со старинным рисунком римских развалин, была яркая – с Климтом. Записи шли непоследовательно. Новая запись, видимо, делалась в любой тетради, попавшей под руку. Мария будто знакомилась с каким-то другим Сережей. Каждая запись была датирована, но никакого влияния на содержание ни дата, ни место написания не имели, по крайней мере, на первый взгляд. Поэтому тетради Мария тоже открывала произвольно.

«Вчера вечером возле «Адриатики» наблюдал сцену. Густой поток гуляющих огибал стоявших на набережной официантку и трех негров в свитерах. Негры имели вид явно усталый, было очевидно, что они только что сошли с борта яхты после дальнего плаванья. Причем эти негры были не очень похожи на африканских. Они казались неграми окультуренными – французскими или английскими. Пока я проходил мимо этой группы услышал несколько реплик их диалога. Разговор, услышанный мною, велся на английском и состоял из трехкратно повторенного одного и того же вопроса-ответа.