Господа понимающе рассмеялись, после чего Питер потянул Людвига за руку, и усадил на один из двух стульев.

– Угощайся, друг мой. Я только что заварил порцию прекрасного глёга, словно предчувствовал.

– Не откажусь, не откажусь, – замурлыкал гость, – Так, знаешь ли продрог, пока до тебя добирался.

– Неужели пешком шел? – удивился старик, – Через весь город?

– Увы, – Людвиг придвинул к себе горячую кружку, и обхватил её левой рукою, так как правую держал под столом, – Когда необходимо соблюсти тайну государственной важности, приходится отказаться не только от кареты, но и от лошади. Да и от охраны, само собой. Дело серьезное, и не хотелось, чтобы враги узнали…

Посетитель запнулся, а старик согласно закивал головой.

– Что ж, я тебя понимаю… И внимательно слушаю. Хотя, чем я могу помочь тебе, милый Людвиг? Моих старческих сил теперь едва хватает на то, чтобы заварить себе чашечку доброго глёга.

– Что ты! Что ты! – воскликнул гость, вдыхая пряные ароматы, – Ты еще полон сил и энергии. Я твердо уверен в этом. И точно так же я знаю, что их достаточно, чтобы смастерить для меня самую лучшую из всех твоих механических кукол!

– Луч-шу-ю! – произнес по слогам Людвиг, – И самую, что ни на есть волшебную.

Старый мастер устало вздохнул.

– Ну, да, только волшебство и поможет.

Теперь вздохнул посетитель.

– Я знаю твое умение, Питер. И хорошо помню, что когда заказывал для заведений досуга два десятка сих прелестных штуковин, ты пел мне точно такие же песенки о старческой немощи и болячках. Вспомни, я заказал тебе еще десять, и ты вовремя справился с таким серьезным заказом. Подозреваю, что все зависит от предложенной суммы.

– Ах, что ты! – воскликнул старик, – Деньги не имеют значения. Да в нашей свободной республике их и потратить-то не где!

– Тогда, что?

– Душевные силы, мой друг. Их так мало осталось, что я вполне обосновано опасаюсь…

Старик, не договорив, отвернулся, дабы подбросить в топку полено. Добавив дров, повернулся обратно, и уставился подслеповатыми глазками на округлого господина. В линзах его очков играли отблески пламени.

– Чего? Объясни.

Гость спокойно отпил теплого глёга, и облизал сладкие губы.

– Как думаешь, – спросил Питер, – чем настоящий мастер отличается от рядового ремесленника? Исключительно тем, что его изделия получаются лучше? Нет, он ежедневно и по чуть-чуть вкладывает в каждое свое произведение душу. Это как сделка с нечистым, а посему – своего рода проклятье. С каждым разом тебя становится все меньше и меньше. Боюсь, как бы совсем не осталось. Да-да! Чтобы добиться признания, приходится чего-то лишиться. Лично я, за право заниматься любимым делом, расплатился семейным благополучием, а после – здоровьем… И вот еще что я скажу: признайся, ты и сам платишь. Тебе не страшно?

Людвиг заерзал на стуле. То ли ему стало жарко от выпитого вина, то ли он слишком близко сидел к растопленному очагу… Он провел ладонью по лысому черепу, стирая капельки пота; задержался пухлыми пальцами на подбородке, тщательно выбритому; потом ответил, тихо и вкрадчиво.

– Понимаешь, старик, ты по-своему прав. И прав так же в том, что за каждую победу я исправно плачу. Например, в тот год, когда я водрузил над Шлезвигским замком знамя победы, я потерял любимую Грету. Она умерла, едва подарив мне наследника. Еще через год, когда мы бились с армией короля Фердинанда, я потерял правую руку, – Людвиг грохнул поверх стола обтянутый воловьей кожей протез, – Ее отрубил вместе с саблей, во время решающего сражения, грязный королевский наемник. Помнишь такое?

Людвиг поднял лапу, и помахал ею перед носом старого Питера. – Ты сам делал мне этот протез. Он до сих пор действует.