Кормили здесь вкусно. Так, как кормит хорошая хозяйка. Очень вкусно! Не знаю, всегда ли здесь так кормят или только по поводу концов света… Я осекся… Вчерашняя невыносимая печаль вновь показала свои зубы. Утренняя прыть испарилась. Я провалился в уныние.

Когда мне подали чай «со вкусом бергамота», в кухне показался Петр Евгеньевич, принеся с собой оживление:

– Доброе утро, Максим Александрович! Как спали? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Спится у нас здесь замечательно! Воздух чистый, если не считать продуктов переработки ракетного топлива. – Он рассмеялся и через мгновение уже обращался к снующей туда-сюда Наде: – Ну что же вы, Надюша, дали бы Максиму Александровичу еще булочку со сливками!

Я хотел попротестовать, замычав забитым ртом, но меня никто не слушал, Петр Евгеньевич уже обращался ко мне:

– Я когда помоложе был, ох уж любил эти булочки. У нас пекутся, в городке. Как вам?

Он встал, в очередной раз не дождавшись ответа, и, обращаясь к Наде, подскочившей с целым блюдцем булочек, увел ее с собой. Я был уже сыт. Сделав еще пару глотков, я перехватил голодный взгляд представителя ФСБ – то ли он мой телохранитель, то ли конвоир, до сих пор понять не могу. Я поднял блюдце и предложил ему. Он бойко привстал и скромно взялся за лежащую на самом верху булочку.

– Да все блюдце забирайте! Я больше не буду, – сказал я свои первые слова за утро.

Он немного посомневался, затем, коротко кивнув, оставил блюдце и ушел за свой столик с единственной булочкой в руке.

– Ну что же, идемте, – вернулся Петр Евгеньевич.

Я сделал последний глоток и встал из-за стола.

Мы вышли на улицу. Тепло на улице и свежо. Воздух, и правда, очень чистый. Невдалеке завелась машина, и мы направились к ней. Расселись по местам: Петр Евгеньевич – впереди, мы с моим телохранителем-конвоиром – сзади.

– Сейчас вы увидитесь с остальной группой. Некоторые прилетели только сегодня, всю ночь в самолете провели. Другие уж второй день здесь. Португальца вот ждем с минуты на минуту – прямо в зал приедет.

Я плохо слышал, что он толковал с переднего сиденья, но участливо кивал всякий раз, когда он поворачивался и смотрел на меня. Вокруг нас было поле, то там, то тут закрытое от разбитой неширокой дороги деревьями. Мы мчались к показавшемуся на горизонте городку. Изредка нам навстречу проезжали другие машины. Водитель всякий раз отрывал руку от руля и приветствовал встречных.

Въехав в городок, мы попетляли по широким улочкам и остановились у одного из типовых невысоких домов. Петр Евгеньевич все что-то рассказывал. Мы поднялись по каменным ступеням и оказались в просторном холле, наполненном людьми, занятыми какими-то делами. То и дело здороваясь с кем-то за руку, Петр Евгеньевич провел нас к широким старомодным дверям, распахнутым настежь. Мы завернули в широкий зал, кишащий народом. У стен располагались какие-то наглядные пособия, механизмы, приспособления, мониторы. В глубине стояла трибуна из красного дерева, а посередине громадный стол.

– Вот, португальца ведут, – сказал какой-то молодой человек, глядя через мое плечо.

Я хотел было обернуться, но Петр Евгеньевич подхватил меня за руку и увлек за собой к столу. Я сел на указанный мне стул, и тут все затихло, гомон прекратился. Все остановилось. Территория вокруг стола расчистилась, и я заметил, что рядом сидят еще пять человек. Только что пришел и сел прямо напротив меня высоченный здоровый португалец. Темный, загорелый, огромная грудная клетка, длинные волосы, мужественное сильное лицо. Он был одет в майку салатного цвета. На груди красовался крест. Он выглядел уверенным и сильным. Глядя на него, я немного подвыпрямил спину и сел выше.