С точки зрения физики, человеческая история – это процесс уменьшения энтропии, процесс роста уровня самоорганизации человеческих особей. Он может происходить лишь при наличии антиэнтропийных сил, которые в конечном итоге должны доминировать над разрушительной энтропией. Но в человеческом обществе главной антиэнтропийной силой является нравственность. Тот самый нравственный мир внутри нас, вызывающий, по выражению Иммануила Канта, такое же благоговение, как и звездное небо над нами. Поэтому я начал с постижения сущности нравственности, рассчитывая выявить природу антиэнтропийных сил, лежащих в основе человеческой истории. Однако вскоре эта в-целом разумная логика показалась мне наивной и однобокой. Она не включала в себя другой основополагающий антиэнтропийный фактор – процесс познания. Познание и нравственность, взаимосвязь между этими силами и должна была дать ответы на все вопросы.

На первый взгляд, антиэнтропийный характер процесса познания вполне очевиден – человек познает законы окружающего мира, чтобы лучше в нем ориентироваться, что в итоге и ведет к повышению его жизнеспособности. Однако сам по себе этот очевидный процесс обладает сложной структурой, в которую органично вписывается вторая антиэнтропийная сила – нравственность.

Однажды мой приятель пожаловался мне, какие трудности испытывает в школе его сын-первоклассник, когда ему приходится что-то писать. Сын у него был левша и, когда писал, всё время заглядывал за левую руку, чтобы видеть написанный текст. Эта, на первый взгляд, незначительная психологическая особенность человека, ясно указывает на то, что у праворуких людей не могла возникнуть левосторонняя письменность наподобие арабской, которая берет свое начало из древнееврейской. Последняя возникла из ещё более древних источников, из тех времен, когда среди людей доминировала леворукость, подобно тому, как сегодня доминирует праворукость.

Примерно в это же время, в одном из научно-исследовательских журналов я прочитал об удивительном открытии ученых-этнографов, которые изучали культуру диких племен, полностью оторванных от современной цивилизации. Те магические приемы, которые использовали племена в верховьях Амазонки, были тождественны магическим приемам, которые культивировали племена некоторых островов Океании. И те, и другие никак не могли контактировать друг с другом, они даже не знали о том, что кроме них существуют ещё другие люди. Такая тождественность указывала на то, что когда-то на Земле существовала единая культура и единое знание, в основе которых лежали приемы магии и колдовства, и что эти дикие народы являются последними носителями остатков этой исчезнувшей культуры.

Два этих далеких друг от друга факта обрели для меня новый смысл, когда я узнал об одной любопытной тенденции.

Сразу после армии мне довелось год проработать в школе при большой детской клинической больнице, где дети с серьезными заболеваниями подолгу лечились и не могли посещать обычные школы. После этого я четырнадцать лет проработал в музыкальном училище, где на отделении общеобразовательных предметов преподавал математику, физику, физическую и музыкальную акустику.

Там я и узнал от педагогов о статье известного советского музыканта профессора Г. Когана, которая долго обсуждалась среди музыкальных теоретиков.

В этой статье речь шла о том, что на фоне роста исполнительского мастерства у молодых музыкантов наблюдается процесс снижения чувственного самовыражения исполнителя в исполняемом произведении. После длительных дебатов на эту тему музыканты-педагоги пришли к выводу о том, что эта тенденция – результат недостатков учебного процесса. Однако для меня этот факт стал недостающим звеном в той логической цепи, которая начала у меня складываться.