– А я смотрю, ен, не ен. Добра як раз дома быу, – Виктор поддержал жену. – Картошку покопали на днях. Зараз перебяром, продадим трохи. А ты як?

– Нормально. Как Тарас? Где Лена сейчас? – вдруг мелькнула мысль, что сейчас придется рассказывать о Денисе. Наверное, это не очень хотелось, впрочем, всегда можно если и не врать, то чуть недоговорить.

– Тарас на павышэнне пашол. Счас главный инженер у нас в колхозе. Пры должности. А Лена… Лена пакуль дамоу приехала. Во, унучка у нас. Юленька, красатуля наша. – Девочка смотрела на гостя, спрятавшись за бабушкой. – А сама на почте зараз робиць. Спасибо Тарас памог. Прыстроил, – о дочке Лиза говорила бегло, не очень охотно, и Гурвиц это сразу заметил.

Лену они очень хотели отправить в город. И училась она в университете, и помогал он тогда, как мог. Не очень у нее шла учеба, но ничего, доучилась. Потом работала, статьи читал ее. Очень интересные, бойкие. А потом, как-то пропала из вида. Неожиданно, а он и не искал. Ни к чему оно было. И она взрослая, да и он уже не нужен им был.

– Тарас ще и председателем стане. У него жилка ё, и люди его паважаюць, – Виктор не скрывал гордости за сына.

– А як там твой Денис? Не надакучыла иназемщина? – Лиза спросила с легкой насмешкой, и снова Гурвиц это заметил.

Он знал, что ему всегда завидовали. Наверное, и завидовать было нечему. Виктор был мужиком зажиточным, и заработать мог всегда.  Молоко продаст, свиней, картошку, каждые выходные на рынке в районе стояли с Лизой. И сам он, в университете, и половины, наверное, от доходов Виктора не имел. Но зато Денис учился, работу в Германии нашел, устроился. И если не говорить, что денег нет, то оно все и хорошо получается. Кто кому должен был завидовать, сейчас было не очень понятно. У них здесь все размеренно, организовано и строго по плану. «И дети рядом, и внуки досмотрены, и Тарас председателем станет. А что там у меня?», – Гурвиц опустил глаза в пол, подумав о том, что у него этих простых радостей уже не будет.

– Нормально все. Не хочет сюда ехать. Устроился, работает, – «Собственно, и не соврал ведь», – но  об этом подумал уже про себя.

Разговор за столом поначалу вертелся вокруг детей, домашних забот, погоде, но выпив еще рюмку, Виктор не удержался:

– А што там горад? Бузит? Зноу гэтыя западники лезуть са сваим уставам? Баламутят, а негодники и рады: атрымали свае грошы и давай стараться. Работать няма каму, усе на митингах. Што им там патрэбна? Усе ведь добра!

– Понятия не имею, – Гурвиц понимал настроения деревни, и какие новости здесь смотрят знал хорошо, а потому и говорить было не о чем.

– Не, вот ты скажы, – Виктор не отставал, – ты за каго?

– Ни за кого. Я не лезу в политику, – рассказывать о том, что его политическая карьера была скоротечна и закончилась не начавшись, не хотелось.

Наверное, Виктор не отстал бы так просто, но раздался стук в окно, и Лиза, толкнув мужа, прошипела:

– Руслан. Иди, дай яму, – она вытащила из-под кровати поллитровую бутылку самогона, налила стакан, завернула в газету хлеб, сало, пару огурцов и три картофелины. – И скажи, чтоб, пока не стемнело, свиньям поменял. Завтра работы много с утра. Некогда будет.

Виктор взял собранный ужин и вышел, а Лиза, обернувшись к гостю, добавила:

– Работник наш.  Живе с полгода у дярэуне. Не местны, вот и повадился памагать. А нам што? Нам лишние руки не памяшають. Багата работы. Не за так. Харчуется у нас.

– Понятно, – Гурвиц кивнул.

«И такая жизнь бывает. Стакан самогона, немного еды – вот и вся плата. Впрочем, и ответственности никакой. Такой он и работник», – вдруг стало немного стыдно, когда на миг представил себя в такой же роли.