– Иди же, – едва слышно прошептал Михин. – Иначе никто больше не выберется из этого ада.

Перемахнув через нагромождение из горящих досок, Станислав потрусил в начало вагона. Он посмотрел наверх. Через дыру, пробитую в крыше, уходил наружу весь оставшийся воздух. Приходивший же кислород лишь ещё больше раззадоривал пламя и никак не помогал оставшимся в живых людям. Перепрыгнув ещё через несколько костров и чуть не поджарившись, солдат оказался в тупике из сваленных друг на друга деревянных коек. Везде можно было заметить как жёлто-бледные, так и полностью почерневшие трупы бойцов РККА.

– Товарищ старшина, я застрял! – крикнул в пустоту Богатырёв.

– У, б… – Крамской нецензурно выругался сбоку. Вдруг полыхающие койки, плотно сцепленные друг с другом, рухнули, разломились на части, превратились в пылающие огоньки. Кто-то очень мускулистый и высокий врезался в повреждённые лежанки и окончательно поломал их изнутри. По инерции старшина чуть не врезался в Станислава.

– Ну и силища у вас! – прокашлявшись, воин искренне восхитился тем, что только сейчас смог сделать силач Крамской.

– Давай быстрее, Станя! – Старшина, отряхнувшись от тлеющих опилок, по-отечески похлопал красноармейца по плечу. – Дверь надо открыть в соседний вагон, да побыстрее! Бензин уже выгорел?

– Никак нет, – развел руками солдат.

– Это плохо, Станя… Ты же помнишь, что у нас в соседнем вагоне?

Несмотря на то что Богатырёв находился в очень жарком удушающем месте, где практически не хватало воздуха и откуда-то постоянно поступало тепло, он оставался в сознании и не терял адекватности. Тем не менее при упоминании о вагоне номер шестьдесят шесть душа его ушла в пятки, в глазах потемнело, а кожа покрылась ледяным потом. Станислав монотонно произнёс:

– Бензин для грузовиков. Авиационные бомбы. Снаряды для гаубиц. Даже какая-то противокорабельная мина. И что ей вообще тут делать? Проклятая пороховая бочка…

– Так чего же мы стоим? – ухмыльнулся Крамской. И вдруг как рявкнул: – А ну, красноармеец, живее к выходу!!!

Бойцы рванули в начало вагона, минуя куски раскалённого железа и костры дьявольского огня. Когда они оказались в точке назначения, то увидели младшего сержанта Котова, сидевшего на уцелевшей коробке и курившего засаленную папиросу.

Перед бомбёжкой один из товарищей закрыл выход из вагона добротной железной решёткой. Когда впервые бабахнуло, открывать уже никто не собирался: видимо носитель ключей либо выкинулся из поезда, либо погиб в пламени, либо просто запамятовал о своих соратниках. Крамской уверял выживших бойцов, что атака на поезд и ситуация, сложившаяся сейчас, – составные части одной большой диверсии.

– Котов! – крикнул старшина. – Почему не пытаешься отпереть?

– Больше в живых никого не осталось? – младший сержант, устало поправив некрасивые очки, проигнорировал вопрос.

– У нас все погибли. Про тех, кто в конце, ничего не знаю, – покачал головой красноармеец.

– Короче, разговоры отставить! – прорычал Крамской и подошёл к решётке. – Навались!

Богатырёв попытался схватиться за железо и потянуть его на себя, но с криком отдёрнул руки. Кусочки кожи остались прилепленными к горячему, как в преисподней, металлу. Станислав подул на свои ладони, однако оказалось поздно, ибо неслабый ожог был уже получен.

– Рукавом обмотай, Станя, рукавом! – посоветовал Котов.

Тот последовал рекомендации младшего сержанта. Богатырёв и его товарищи попытались тянуть решётку то от себя, то на себя. Но всё оказалось без толку, потому что мощная железяка поддаваться не желала. Отчаявшись, Котов взял из своей коробки невесть как попавший в неё молоток и начал изнурённо долбить по чёрному металлу, матерясь похуже любого сапожника. Мощный Крамской пытался бить сапогом в то место, где находилось отверстие для ключа, надеясь, что замковый механизм как-нибудь вылетит прочь из стены. Всё было бесполезно.