– Это печально, но предсказуемо, – вздохнув, медленно покивал головой пожилой учёный. – Сколько ещё было похожих историй! Виноват был кто угодно, но никак не советское правительство.

– Он стал жертвой обстоятельств, – понимающе продолжал ветеран. – Бывает, знаете, в жизни так, что всё плохое и самое гадкое на тебя сваливается в один миг, а ты не можешь со всем этим справиться, ибо не обладаешь ни нужными силами, ни ресурсами. То же самое случилось и с Шаповаленко. Слишком много для одного человека, друзья мои. Зато он сделал всё, что смог.

– Его хотя бы реабилитировали? – Роману хотелось знать каждую деталь о драматичной судьбе этого советского военачальника.

– Ага, в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом, – подтвердил Богатырёв. – Правда, кому нужна была такая справедливость, ведь не стало человека! Хоть его измученной старухе вдове было утешение.

– А что случилось с Гагиным?

– Да там совсем иная история! – улыбнулся Станислав Константинович. – За «Старогородскую инициативу» его наградили орденом Красной Звезды. Его ждало положительное внимание в узких кругах. Ну, вы понимаете, о чём я? Наш майор успешно продвинется по карьерной лестнице и после войны. Но перед лавровыми венками ему нужно будет пройти через Москву, Сталинград и Берлин.

– Послушайте, а про какого Рудольфа Штальма спрашивал Розенберг? – решил уточнить Виктор Сергеевич. – Вы смогли выяснить что-нибудь?

– Так я об этом вспомнил лишь в начале пятидесятых, меня как будто осенило! – воскликнул Богатырев. – У нас в посёлке был один управляющий: то ли немец, то ли еврей. Биография у него была чистая: активно помогал большевикам во время революции и Гражданской войны, являлся членом партии с тысяча девятьсот двадцатого года, в общем, яркий активист и популист. Лизоблюд он был тот ещё и к концу двадцатых годов полностью влился в доверие к местным властям. В нашем селении среди коммунистов он был кем-то вроде авторитета, которому не следовало переходить дорогу. Простой народ его побаивался: ходили слухи, что с помощью дружков из ОГПУ-НКВД он расправляется со своими оппонентами. Для обычных людей он был тёмным, скрытным, лицемерным человеком. Но партийные ох как лестно отзывались о Штальме! Наконец, Рудольф добился своего, став поселковым управляющим. Преспокойно избежал репрессий.

Перед самой войной, как помню, двенадцатого июня, через наше селение должны были перегонять груз, набитый дворянскими драгоценностями, которые обнаружили в виде клада где-то на юге Подмосковья. Конвой, конечно, был вооружённым и охранялся, как вы думаете, кем? Правильно, нашими доблестными чекистами. Один большущий грузовик и шесть автомобилей сопровождения остановились, чтобы охрана отдохнула, а транспорт был дозаправлен и отремонтирован где надо, благо у нас имелась неплохая машинно-ремонтная станция. Штальму было поручено сопровождать чекистов и объяснять, где что в Быково находится. А утром наши милиционеры обнаружили шестёрку пустых автомобилей. Пресловутый грузовик отсутствовал. Гебистов нигде не было.

В ужасе местные стражи порядка (которые в это дело совсем не были посвящены как ненадёжные) ринулись к Рудольфу, чтобы тот принял хоть какое-нибудь оперативное решение и сообщил наверх о случившемся. Однако и Штальма след простыл. Милиция и мои едва проснувшиеся соседи в спешке стали прочесывать поселение, обыскали дом нашего «любимого» главы. И что вы думаете? В его жилище остались исключительно голые стены, вещи и всяческая утварь пропали.

– Офигеть! – изумлённый, Рома не смог сдержаться.

– И это ещё не всё, – продолжал старый воитель. – К сожалению, в центр сообщили очень поздно. К трём часам дня в Быково приехал другой разъяренный отряд чекистов, часть подольского НКВД. Они люто орали, что всех перестреляют, хотели свалить вину на наших бедных милиционеров и моих земляков. Довели мать до истерики, перепугали братьев и сестру, изверги. В конце концов, поняв, что никто из селян не виноват, умчались. Остальное я узнавал только из слухов, в газетах о таком грандиозном провале нашей «непобедимой» госбезопасности ничего не писалось.