Исайчев встал и, чуть оторвав тяжёлое кресло от паркетного пола, придвинул его ближе к хозяйке. Актриса не удовлетворилась изменением, вцепилась в сиденье обеими руками и подвинула кресло ещё ближе. Оценив расстояние, довольно улыбнулась, приглашая Михаила сесть. Её колени почти касались колен гостя. Кром наклонилась к самому уху Исайчева, прошептала:

– Вы знаете, Серёгу должны были убить. Я подозревала это. Удивляюсь, почему всё произошло сейчас, а не раньше… Он так много знал о них лишнего…

– О ком? – едва шевеля губами, спросил Исайчев.

Екатерина Кузьминична многозначительно обвела глазами пространство комнаты и также прошептала:

– О наших соседях. Он сволочь ходил в дом не столько ко мне, сколько среди них потусоваться. Номенклатурный багажик себе натусовать. Здесь, что слева, что справа, что снизу, что сверху одни номенклатурщики живут. Бо-о-о-ольшие шишки! Ходят по подъезду глаз не поднимают, не здороваются. Будто боятся, что я с ними заговорю, чего-нибудь попрошу. Мне – Народной артистке не покланяются. Я для них жилы на сцене рву, выкладываюсь, рискую жизнью, а они кивком головы не удостаивают, засранцы. Так было и с Серёжей. Его дальше прихожей не пускали, но в баню в свою компанию приглашали. Сергей анекдоты травил занятно, обхохочешься… Он, бывало, придёт, заранее зная, что я на репетиции и давай по соседям звонить, жалится, что не попал. Они его в прихожей водичкой напоят и на четверговую баньку кто-нибудь да пригласит. А уж он там расстарается… Ласковый был… нежный и смешливый… Ушки востро держал. Мне иногда об их милых шалостях рассказывал. Поведает и испугается, просит: «Ты, Катюш, никому не говори, а то убьют». Вот и укатали…

Исайчев отстранился от маячившего перед ним лица хозяйки, подумал: «Ничего себе, мы в дерьмо вляпались! Интересно, её кто-нибудь из официальных органов опрашивал или я первый?», спросил:

– Не побоитесь назвать фамилии?!

Кром испытывающе посмотрела на гостя:

– Вы же не побоялись спросить! Я не побоюсь написать. Пусть списочек у вас сохранится. Может, ошибаюсь? Может, у страха глаза велики? Но мне всё же спокойнее будет если и у вас эта информация будет. Я, конечно, сейчас под потолком в гробах не летаю, но по улицам хожу, а там машинки тяжё-ё-ёлые ездят… Надеюсь, вы понимаете?! – Екатерина Кузьминична опять наклонилась к самому уху Исайчева, прошептала, – у стен этого дома ушки есть…

Хозяйка вынула из ящичка стола лист бумаги и карандаш. Писала каллиграфическим крупным почерком долго, старательно. Исайчев видел фамилии, правда, в перевёрнутом виде, и чем дольше писала Народная артистка, тем больше волосков шевелилось у Михаила на макушке.

«Может, с Ельником и вправду несчастный случай?» – малодушно подумал Михаил, почувствовав себя страусом, но, когда в длинном списке увидел фамилию Феофанова Константина Константиновича от сердца отлегло. Феофанов был его сослуживцем в Следственном Комитете и большим их с Копилкой другом. Он часто бывал в их доме и также как Ольга имел страсть к нумизматическому коллекционированию. О своих монетах эта парочка могла говорить часами. Иногда Константин Константинович занимал у Михаила денег, для приобретения неожиданно появившейся на рынке старинной монеты. За честность, открытость и достоинство Феофанова Исайчев мог поручиться, ни минуты не сомневаясь, а уж за верность своей жене Шурочке, не сомневаясь ни секунды.

Кром с загадочным видом протянула Исайчеву список, сопроводив уточнением:

– Это перечень человечков, с которыми Серёжа имел банные контакты. Вы же знаете, они все бандиты и за людей нас актёров не считают. Так, шуты гороховые …комедианты… Я поняла, что и вас из своей компашки они не просто так выкинули. Видать, не прижились! С удовольствием даю вам возможность, потрепать им нервы, если, конечно, не побоитесь…