Прежде чем двинуться дальше, я все же решил развязать шнурки на своих ботинках, как дань уважения к покоившимся под землей. Ибо в наряде усопшего вы не найдете ни одного узла или кружева. Смертные отчего-то верят, что дух умершего может запутаться в шнуровке. Право, как наивно! Но к традициям я питаю уважение.

Замечаю книгу в черном переплете, которая случайно выпала из моей сумки. Она взывала ко мне, напоминая о моем происхождении и избранном пути.

Стоило мне поднять ее, как знакомый груз навеял ностальгию. Это был мой первый самоучитель по искусству жатвы, драгоценный путеводитель отца, который сподвиг меня на это неблагодарное ремесло.

К горлу подступила тошнота, и я согнулся пополам от гнусных ощущений.

Поморщившись, вспомнил, что это эффект медленно действующего яда, который курсировал по моим венам. Жнецы – мастера в ядах. Это наш основной инструмент, который мы используем теперь. Но чтобы стать мастером в чем-то, нужно прочувствовать инструмент на себе полностью, стать его частью. Спирт на травах был моим единственным утешением, способом заглушить совесть, но и смягчить последствия употреблений ядов. Это был рискованный цикл – сегодня мне нужна была ясность, а не забвение.

Покачиваясь на нетвердых ногах, я размышлял о разновидностях используемых нами ядов. Белладонна, известная как "смертельный паслён", змеиный яд, яд болиголова, стрихнин и множество других летальных веществ..... Для смертных они были безвредны в любой дозе, но вот в руках жнеца они превращались в убийственные зелья. В этом и заключалась ирония нашего промысла – страшная сила, вверенная в чумовые руки.

Проведя пальцами по нержавеющей стали своих клинков – сверкающих в лунном свете смертоносных инструментов, – я вздохнул.

Каждое лезвие рассказывало свою историю, храня секреты бесчисленных душ, которых я проводил в последний путь.

Извращенная улыбка искривила мои губы, а по венам пробежала волна восторга. Пожалуй, в церемонии жатвы была своя изысканная прелесть, темный трепет, напоминавший мне, что среди хаоса я все еще обладаю рычагами воздействия.

Но сейчас моя рука задержалась на одном конкретном лезвии, любимом клинке отца. Не задумываясь, я сунул нож в рукав.

Завернувшись в черный плащ, я двинулся дальше в кромешную тьму, кладбище манило меня своим безмолвным призывом.

По мере того, как я углублялся, до моих ушей доносился тихий шепот. Казалось, сами духи признали мое присутствие и присоединились к тайному начинанию. Как часовые, стояли усыпальницы, отмечая места упокоения тех, кого такие же, как я, успешно провели через Лету – туманную реку забвения.

Лунный свет указал мне путь к алтарю, украшенному осыпавшимися черными розами.

Опустившись на колени перед алтарем, я зашептал имена недавно ушедших – ритуал в честь их смены мерности. Воздух загудел от волнения, как только я бережно вытащил из рукава свой клинок. Отблеск керосиновой лампы, казалось, усилился, словно призывая к действию.

Твердой рукой и целеустремленным взглядом я прочертил на земле вокруг алтаря замысловатые узоры.

Сырая земля затрепетала от моего прикосновения, и по кладбищу прокатилась волна энергетического подъема. Вокруг меня заклубилась мгла, словно пробудилась сама ее сущность. Это был тончайший танец, равновесие между жизнью и смертью, и я был в нем дирижером.

Как только лезвие еще раз соприкоснулось с землей, из него вырвались нити теней и обхватили мое запястье. Энергия устремилась сквозь меня, переплетаясь с моей внутренней силой.

Я почувствовал на себе бремя всех отправленных душ, их голоса эхом отдавались в моем сознании. В этот момент я был одновременно и их предвестником, и связующим звеном с этой мерностью.