Последний поцелуй жнеца Лисавета Челищева

В глубине забытого леса, скрытый под пеленой тумана и теней, стоял разрушающийся храм. Когда-то он был местом поклонения древним богам, но теперь лежал в руинах, а его разрушенный алтарь мрачно напоминал о былой славе. Именно здесь женщина, одетая в рваный плащ, опустилась на колени, и сердце ее заколотилось в груди.

Она опустила голову, сложив дрожащие руки в молитве, и произнесла голосом, полным надежды и отчаяния:

– О могущественные богини – Морана, Верна, Жель, Карна и Ладис, я молю вас! Нет любви сильнее, чем жгучее желание моего сердца, ибо оно жаждет воссоединиться с тем, кто был мне дорог.

В ее голосе звучала призрачная мелодия, словно сами слова были наделены непреходящей силой. Она взяла в руки букет засушенных белых лилий, символ чистоты и невинности, и бережно положила их на разрушенный алтарь.

– Мое близнецовое пламя, известное только мне, было отнято у меня, и я умоляю вас, всемогущие богини, использовать вашу божественную мудрость и силу, чтобы вернуть мне его. В смерти я верю, что наша связь останется нерушимой, что она переживет вечную зиму и станет свидетелем первого рассвета весны.

Девушка решительно прижала к ладони небольшой острый кинжал. Медленно провела лезвием, и на девственные лепестки лилий упали пунцовые капли.

– Этим подношением жизни я умоляю вас проявить свою высшую волю и вернуть мне моего суженого. Через истинную любовь, печаль и плач – превратятся в радость. Благословите нас воссоединением и даруйте нам дар нерушимой любви. Ни одно путешествие не будет слишком долгим, ни одна засуха не станет слишком обширной, ни одна гора не будет слишком высокой, если я буду иметь ваше божественное наставление и благословение.

Как ни звучала ее мольба в пустом храме, женщина стояла с непоколебимой решимостью. Ее заплаканные неделями глаза осматривали сумрачное помещение, освещенное бледным лучом света луны, пробивавшимся сквозь полуразрушенный купол.

– Это мое последнее желание, обращенное к вам! Объедините нас еще раз узами, скрепленными Небесами. Верните мне моего дорогого неживого… жениха… Я прошу простить меня за мою дерзость, ибо я хочу, чтобы наша связь преодолела горе и печаль, и даже саму смерть!

Тишина опустилась, как саван, и в воздухе повисла клятва, произнесенная шепотом.

– …Если мое последнее желание останется неисполненным, если вы не сможете подарить мне это воссоединение, я возьму дело в свои руки. Я выслежу тех, кто посмел вмешаться в нашу судьбу, кто оторвал его от меня. Я превращу для них дневной свет в кошмар. И если понадобится, я сама вознесусь к богам.

Словно в ответ на ее заявление, небеса разверзлись, и дождь хлынул с неумолимой яростью. Слова женщины были унесены бурей, но ее решимость осталась непоколебимой.

Она поднялась с места и бросила последний взгляд на алтарь, испачканный ее слезами и кровью.

Ливень продолжался всю ночь, и белые лилии, к которым прикоснулась ее треба, начали чудесным образом преображаться. Лепесток за лепестком они приобретали глубокий багровый оттенок, яркий и завораживающий. А когда утреннее солнце окрасило горизонт своим золотым блеском, лилии расцвели заново, свидетельствуя о том, что в них была заложена незримая некая сила.

Через туманный лес, в одинокий особняк, окутанный серой пеленой, вернулась та отчаявшаяся женщина, не подозревая, какое чудо произошло после ее сокровенной мольбы. Она не знала, что на оставленном ею алтаре теперь красуется красный символ надежды – знак того, что ее просьба была услышана.

Ледяной, зловещий ветер проносился по узким улочкам Дэсмура, луна скрылась за густыми облаками, набросив жуткую тень на древний сумрачный город. В воздухе витало ощущение надвигающейся гибели, словно сам дух смерти пронизывал каждый уголок.

В самом центре города стоял старый трактир, чёрные кирпичные стены которого были покрыты густым слоем плюща. Вывеска над входом скрипела, ее ржавая цепь звенела о деревянную балку. Это было пристанище, где многие жнецы искали утешения после долгой ночи, проведённой за заключением контрактов по доставке душ в загробный мир.

Внутри тускло освещенного заведения молча сидели завсегдатаи, на их изможденных лицах отражалась усталость. Звук капающей воды за окном эхом разносился по залу, нагнетая атмосферу запустения.

В двухстворчатую дверь, петли которой протестующе застонали, шагнула высокая фигура.

Это был Эскар Тамасви, молодой жнец, широко известный в заинтересованных кругах своим умением провожать страждущие души к месту их упокоения, безболезненно и быстро. Его иссиня-черные волосы в беспорядке спадали до плеч, подчёркивая бледный цвет лица и напряженность обсидиановых глаз. Присутствие этого жнеца в трактире требовало внимания и уважения, ведь он нес в себе многовековую престижную родословную ремёсла жатвы.

– Господин Тамасви? Я вас везде ищу! – раздался грузный голос сзади.

Обернувшись, Эскар увидел спешащего к нему мужчину с расширенными от волнения глазами.

– …Причина? – спросил жнец, пренебрежительно махнув рукой запоздалому трактирному половому, отказываясь от его помощи раздеться.

Бесцеремонно скинув свой черный кожаный плащ на табурет, мужчина наконец удостоил взглядом толстенького мужичка, который все это время поспешал за ним.

Мой взгляд остановился на скорописи на каменной стене таверны над широким камином. Она была здесь столько, сколько я помню корни моей чистокровной семьи – очень долго.

«Vivamus, moriendum est», – Давайте жить, раз уж нам суждено умереть, – гласила надпись.

Я мрачно ухмыльнулся, проводя рукой по намокшим от дождя волосам.

– Знаете, господин Тамасви… К вам заходят люди, запрашивают об ваших услугах. – неизвестный мне мужчина, вероятно, новый писарь, заикался на заднем плане. – Но вас никогда нет у себя наверху! Что же я должен им говорить?!

Я останавливаюсь, и мой взгляд падает на ладони – абсолютно гладкие, без каких-либо жизненных линий, которые могли бы быть у простых смертных. У меня этого нет. Как и у других, кто собирает души – слуг извечного тёмного круговорота, лишенных роскоши иметь свои собственные линии судьбы. С губ сползает легкая усмешка.

– Передай этим людям – я пожну их души, когда буду располагать большим временем.

– Но… Но когда же это будет, господин, могу ли я спросить? Ведь это ваша прямая обязанность – помогать отчаявшимся покинуть эту мерность! Но вы, хороший господин, игнорируете их письма с запросами и не появляетесь в своем кабинете уже целую неделю! – возмущенно восклицает мужчина, его пышные усы подрагивают в свете масляных ламп.

Я стиснул зубы и медленно повернулся к упёртой пиявке.

Лысый, непривлекательно полноватый, лет сорока: мгновенно заглядывает мне в глаза. В его взгляде плещется множество эмоций, и главная из них – лесть и корысть.

– …Ты, очевидно, здесь совсем недавно. – я делаю медленный шаг к раскрасневшейся потной пиявке. – Так и быть, я дам тебе одну большую подсказку, как правильно обращаться и разговаривать со мной в следующий раз. Если такой вообще будет. – делаю еще один шаг с неизменным выражением лица. Я буквально чувствую, как его жилетка все больше намокает от испарины, а маленькие поросячьи глазки бегают из стороны в сторону в поисках запасного пути.

– …Простите, ггг-осподин Тамасви! Я не знал!… Не знал!… – он начинает заикаться, и я поднимаю бровь. – Н-не знал, как правильно с Вами разговаривать, мой господин!… Как должен был! Я искренне прошу прощения за это невежество!

Намеренно медля, я наконец позволяю когтям своей темной ауры отступить, отпуская его. Неохотно киваю своей несостоявшейся жертве.

– Молодец. Ответ, который я ожидал услышать.

Сегодня полный зал. Трактир «Чёрная Лилия» переполнен, и мне едва удается сохранять глаза открытыми сквозь табачный дым, а уши – вменяемыми от всей этой тарабарщины на разных диалектах туманных графств, громко звучащих повсюду.

– Боже мой… Я так скучала, – сладко шепчет мне на ухо брюнетка-халдейка.

Положив одну руку на ее поясницу, смотрю в ее карие глаза, словно ища там чего-то стоящего… И ничего не нахожу. А что я вообще ожидал там увидеть?…

Вскоре другая халдейка-официантка незаметно появляется у меня под боком, скользя по мне ощутимо вызывающим взглядом.

– Ну привет… – блондинка улыбается, наклоняясь ко мне. Она красивее первой, но разве это имеет значение?… Когда все, что они могут сказать мне, это сладкие, пропитанные похотью три слова.

Эти яркие фантики, конечно, приятно иметь в кармане… Но пустота, скрывающаяся за их привлекательной внешностью, в последнее время начинает сильно раздражать. Особенно сейчас, когда я должен был вернуться к своим обязанностям жнеца после… После кончины отца.

Я поворачиваюсь, чтобы шепнуть что-то на ухо брюнетке и отправить ее к чужому кошельку, но внезапное многочисленное аханье толпы останавливает меня.

Пытаясь различить источник их массового удивления, я переключаю свое внимание туда.

Проходит немного времени, и я еле распознаю женщину, лежащую без сознания на полу посреди собравшейся вокруг нее толпы.

На первый взгляд она кажется мне молодой: длинные темные волосы, закрывающие лицо, и кажется, что она просто уснула посреди этого хаоса.

Время останавливается, когда я думаю о такой нелепой возможности – только я и эта странная девушка, мирно спящая в этом безумии. Ее бледная кожа и миниатюрные запястья с тонкими изящными пальцами усыпаны драгоценными украшениями: кольцами, браслетами…