– У-уйди!!

– А-а, вот в чем дело! – догадалась наконец Лойка. – У тебя полосатики! Ой, какие хорошенькие! Как много… Не трогаю! Не трогаю я твоих полосатиков!! Хочешь, за ухом почешу? Ну, скажи: хочешь? А полосатики мне твои совсем не нужны!

– У-уйди…

– Ну, и пожалуйста! Я пошла!

– Хр-р!

– Чего еще?

– Почеши…

– Ага! Ну, иди сюда, толстобокая, иди!

«С этими хрюнами вечные проблемы, особенно с мамашами, – пожаловалась сама себе девочка. – То они прямо заесть готовы за своих полосатиков, то от них не отделаешься: за одним ухом почеши, за другим, теперь бок, потом пузо…»

Это занятие ей надоело довольно быстро, и она слегка пихнула коленкой теплый бок:

– Да ну тебя! Вставай, хватит! Уже все твои полосатики разбежались! Разлеглась тут. Иди лучше покорми их – вон, вымя-то какое отрастила! Иди, иди, а то горник заест кого-нибудь.

– Хор-рник?! Хр-р! – мгновенно вскочила на ноги хрюна.

– Шучу, шучу я! – погладила ее по холке Лойка. – Нет тут, кажется, горников. Все, я пошла! Бывай, толстобокая, – хрр-хрр!

Тохи были действительно не очень большие, но отдавили всю спину, пока Лойка добралась до ночевки. Чебик, как всегда, спал, а Пуш…

– Ты опять, Пуш?! – с ходу накинулась на него девочка. – Сколько раз я тебе говорила?!

– Ой, Лойка пришла! – искренне обрадовался Пуш. – Тоху принесла, да? Люблю тоху – тоха вкусная!

– Ну-ка, отпусти его! Не мучай животное!!

– Не-е, он злой! Смотри, какой злой!

– А если бы тебя за нос? Схватить и держать, а? Ты бы добрый стал, да?

Забава продолжалась, наверное, уже давно: комар явно выбился из сил, но еще продолжал махать крыльями и упираться ногами, пытаясь вырвать хобот из лап Пуша.

– Меня-то зачем за нос? Я же не набрасываюсь! А он сзади подкрался, глупый какой!

– Ну и что? Дал бы ему в лоб хорошенько, а мучить-то зачем?!

– Я дал, а он опять прилетел, дурак! Не, он злой, я ему хобот отломаю.

– Это ты дурак, Пуш! Как же он без хобота?! Или убей сразу, или отпусти – ты же не маленький уже!

– Не маленький, – вздохнул Пуш и разжал лапы. Освобожденный комар на радостях перепутал верх с низом и чуть не врезался в тлеющий костер.

– Так-то лучше!

– Ничего, я его запомнил: если опять прилетит, ноги оторву, а хобот завяжу узлом – пусть порезвится.

– Какой же ты злой, Пуш!

– А чего он?!

– Ладно, давай тоху готовить!

– М-м-м, слюнки текут – люблю тоху. Сварим, да?

– Лучше в углях зажарим.

– Ну, давай вари-ить, Лой, дава-ай! – начал канючить Пуш. – Я бульон люблю-у-у, давай варить, Ло-ой…

– Заныл, заныл, горе мое! А кто кастрюлю потом будет чистить? Или мы ее так и понесем – закопченную?

– Ну, Ло-ой, я почищу-у кастрюлю-у, да-а… И воды принесу-у! Давай вари-ить, Ло-ой!

– Хватит скулить! – смилостивилась наконец Лойка. – Бери посуду и отправляйся! Одна лапа здесь, а остальные – там! И полную неси, не половину!

Она успела набрать дров, почистить и порезать тоху, а Пуш все не возвращался, хотя до воды было всего два-три десятка шагов. Наконец он явился: довольный, мокрый, но с полной кастрюлей. Пуш поставил кастрюлю на землю, уселся рядом и, ожидая похвалы, стал вылизывать свою мокрую шерсть.

Лойка проверила прочность палки, торчащей над костром (выдержит!), и собралась сполоснуть резаную тоху излишками воды, но едва успела отдернуть руку – из кастрюли высунулась пучеглазая шипастая голова и хлопнула пастью!

– Ой!! Чуть палец не откусил!! Ты опять?!

Она от души пнула ногой водоноса, и Пуш тут же завалился на бок, закрывая голову лапами в притворном испуге:

– Больна-а-а! Ой-е-ей, не бей меня! Ой-ей, я больше не буду!

«Больно ему – такой-то махине! – не поверила девочка. – И не почувствовал, небось, а скулит, как щенок! У, противный!»