– Да-да-да, – многозначительно кивнул следователь, заметив, что я гляжу на мертвого юношу. – Вам в голову приходит то же, что и мне?
– Возможно.
– А мы сейчас проверим.
Он подошел к девушке и коснулся ее плеча.
– А ну-ка, милая, ответь мне на несколько вопросов.
Аня беспомощно взглянула на человека в расстегнутом коверкотовом пальто.
– Скажи мне, только честно, твой братец он же был… педерастом, не так ли?
Меня передернуло от его прямолинейности. Я даже сделал шаг вперед, но следователь поднял палец – мол, не мешай.
– Это неправда! – с чувством сказала девушка. – Он был нормальный.
– Ну-ну, – покачал головой следователь. – Теперь уже нет смысла скрывать. Теперь уже все равно.
– Нет!
– Хм… – следователь нахмурился. – Так он тебе ничего про это не говорил?
– Он не такой!
– Сейчас придет врач, и я попрошу его проверить, – пригрозил следователь.
– Нет! Не трогайте его! Пожалуйста.
– Ну вот, – следователь повернулся ко мне и снова вытащил носовой платок. – Что и следовало доказать. В этой среде самоубийства не редкость, – и снова закашлялся. – Извините, простыл. Никак не отпускает. Уже вторую неделю кашляю. Никакие лекарства не помогают. Черт-те что! Жена говорит – покажись врачу, может, чахотка? Не дай бог – на одном лечении разоришься. Так что подожду – может, само пройдет.
– Он не был таким! – Девушка встала и схватилась за металлическую спинку кровати. – Другие его тоже постоянно дразнили. Что же это такое! – крикнула она. – При жизни человека травят, после смерти – тоже! Имейте же хоть немного совести!
Пристав за столом обернулся и вопросительно взглянул на следователя – не надо ли укротить девчонку? Но тот только покачал головой.
– Отчего же у него такие волосы? – спросил он. – Да и руки! Пианист он, что ли?
– Он поэт!
– Поэт? Стишки писал? Где же они?
Девушка метнулась к столу, потеснила пристава и с трудом вырвала на себя рассохшийся ящик, из которого посыпались листки. Несколько из них прилетели прямо к моим галошам. Я нагнулся и поднял их. Листки были исписаны неразборчивым почерком – строфы указывали, что это были действительно стихи. Следователь отобрал их у меня.
– Семенов, приобщи. – Он сунул листки приставу. – Посмотрим, что за стихи.
Девушка с трудом положила ящик на столешницу и снова вернулась к покойнику.
– Юрочка, – пожаловалась она. – Зачем ты меня бросил, Юрочка? Как же я теперь без тебя? Что я маме скажу? Не уберегла тебя.
– А где ваша мама проживает? – спросил следователь.
– В Ярославле.
– А вы, значит, с братцем в Москву приехали?
Девушка кивнула.
– С какой целью?
– Я – работу искать. Он… он хотел заниматься литературой… стать настоящим поэтом, печататься.
Я с жалостью посмотрел на юношу: ведь мне было знакомо это желание – я и сам начинал с публикации стихов в журналах.
– Может, прикрыть его пока? – спросил я следователя.
– Подождем доктора, – отрезал тот.
Впрочем, доктор не заставил себя долго ждать – в коридоре послышался стук шагов и голос Зиновьева, который спрашивал у дворника, где искать нумер с покойным. Потом дверь отворилась, и Павел Семенович вошел со свойственным ему хитрым прищуром глаз. У доктора была черная борода и сверкающая лысина – и обычно он шутил, что с возрастом у него все волосы сползли с макушки к подбородку.
– Ну-с… Где у нас тело? – начал он, но потом увидел Аню и немного смутился. – Прошу прощения, мадемуазель, вы случайно не родственница?
– Сестра это, здравствуйте, Павел Семенович, – подал я голос.
Зиновьев обернулся ко мне.
– Ба! Ба! Владимир Алексеевич! А вы-то тут какими судьбами?
– Случайно.
Доктор погрозил мне пальцем, а потом повернулся к следователю.