– Еще как поможет, – смеется он, – я не знаю, червяки это или пиявки, но подохнут с гарантией, и к бабке не ходи.

О какой бабуле пошла речь я не поняла, но переспрашивать постеснялась.

– Да мы и сами задохнемся, – взмолилась я, – вы хотя бы двери настежь откройте. Дышать же совсем нечем. Глаза режет.

А Иваныч тем временем плюхнулся в воду, взялся за руль, погазовал немного, и медленно сдал назад. Машина вернулась в вертикальное положение, отчего грязная вода хлюпнула уже и к нам, под заднее сиденье, и нас с Василием немного брызгами обдало.

Ох, чует мое сердце, теперь от запаха солярки мне до конца поездки не избавиться. Водные процедуры руководителями экспедиции не запланированы. А после эпопеи с червями я, наверное, ни в один водоем под открытым небом до конца жизни не полезу.

Петр Иванович открыл обе дверцы, с шумом и плеском болотная жижа устремилась обратно в озеро, но легче дышать от этого не стало.

– Ну, вот и все, – гордо произнес Иваныч, с чувством выполненного долга, – затыкайте носы тряпками, сейчас вонять еще сильнее будет.

Схватил канистру и давай остатки горючей жидкости разбрызгивать по грязной кабине тонким слоем. И тут я поняла, что вся предыдущая вонь, которую пришлось вытерпеть, это были цветочки, ягодки только начинаются. Сразу заболела голова, тошнота подкатила к горлу.

Выпустите меня отсюда! Я лучше на крыше поеду вместе с Мишкой.

Иваныч вспомнил о нашем сопровождающем в ОЗК и велел Михаилу его срочно разыскать.

– Дуй, – говорит, – наверх, покрути фару. Нужно отыскать морячка и посмотреть, что с ним? Может, жив еще?

Мишка ускакал, как горный козлик, пару минут грохотал по крыше подковками, потом раздался металлический скрежет.

– Вижу, – внезапно закричал Иваныч, выжал газ, и мы принялись разворачиваться. Фары выхватили на поверхности воды какой-то странный бесформенный предмет, напоминающий серо-зеленый ком грязи. Я даже не сразу сообразила, что именно так выглядит мертвый человек в ОЗК, наполовину погруженный в болото.

Ну все! Я решительно встала и принялась протискиваться на переднее сиденье.

– Куда? – ухватил меня за руку Иваныч.

– Выпустите немедленно, – потребовала я, – нужно осмотреть пострадавшего, может быть, ему еще можно помочь.

– Лидия Андреевна, немедленно сядьте на свое место!

Вот уж не думала, что в этом тщедушном старичке столько внутренней силы и воли.

– Вы же сами нам только что рассказали, насколько опасно приближаться к зараженному паразитами трупу.

– А Михаил? – взревела я.

– Мишка не дурак, – отрезал Иваныч, – издалека посмотрит и все. Трогать голыми руками он ничего не будет.

Михаил вернулся гораздо быстрее, чем мы ожидали. Запрыгнул на ступеньку, заглянул в окно.

– Дядя Петя, он мертв. Выглядит так, словно уже неделю в воде лежит.

Мне даже напрягаться не нужно, чтобы представить эту жуткую картину. Серые телесные покровы с черными полосами запекшейся крови, впалые щеки, пустые глазницы и слегка приоткрытый рот, издающий тошнотворный приторно-сладковатый запашок разлагающегося трупа.

– Мишка, ты отсюда фургон видишь? – тем временем спрашивает Иваныч.

– Ага, вижу, – отвечает Михаил, и рукой направление указывает.

– Тогда держись, – говорит Петр Иваныч. МАЗ ревет, выбрасывает столб дыма, запах солярного выхлопа немедленно заполняет кабину, двери то у нас до сих пор настежь открыты.

Чувствую – все, конец фильма. Сейчас умру! Задохнусь окончательно и бесповоротно.

Я тянусь к своему заветному чемоданчику, рывком распахиваю, в глазах уже темнеет, и звездочки по кругу бегают. Практически на ощупь отыскиваю кусок марли, закрываю им лицо. Помогает слабо, но все-таки хоть какая-то защита органов дыхания от этой невыносимой всепроникающей вони. МАЗ, как огромный ледокол, продолжает рассекать водные просторы мертвого озера, позади машины даже образовались два мощных буруна. Через несколько минут фары высвечивают брошенный нами прицеп.