>Большой предок умер пятьдесят лет назад, но так и не ушел; причина тому была весьма важной, хотя для живых – для тех, кто «на той стороне» – она могла показаться смехотворной. Он не ушел потому, что обязан был довести до конца свое погребение, а именно – добиться, чтобы, согласно законам шариата, его погребли в земле. Он не уйдет, пока не передаст членам рода это послание, пока не внушит им эту мысль.

>Великий предок за эти пятьдесят лет сумел трижды явиться своему сыну и объяснить ему, в каком состоянии находится его труп. Всякий раз, увидев его, шазде заливался слезами и давал слово, что разыщет его останки и с честью их погребет. Но потом ничего не происходило. Из-за приверженности к опиуму тот не помнил свои сны, вернее, он помнил, что видел во сне отца и что разговаривал с ним, но о чем – забывал начисто.

>Поняв бессмысленность разговоров с сыном во сне, Великий предок принял другое решение. Двадцать лет он тренировался и наконец сумел сбросить со стены особняка свою старинную саблю. Но и это не привело ни к чему, кроме криков и ругани его сына, не желавшего понимать, по какой такой причине в ночь четверга отцовская сабля падает на пол. В итоге саблю прикрепили к стене загнутым гвоздем, так что теперь и живой человек не мог бы ее оторвать.

>Потерпев неудачу во всех этих попытках, Великий предок в сто пятидесятилетнем возрасте нашел новый ход и после долгих упражнений сумел вселиться в тело кошки Полосатки, чтобы хотя бы с ее помощью передать семье свою весть. Но как он ни лежал, развалясь, перед парадным заломи ни зыркал на своего сына, тот по-прежнему ничего не понимал; и остальные – то же самое. Единственным результатом было то, что бедную кошку выкинули прочь из города.

>Существование Большого предка после этого потеряло всякий смысл, и он в основном бездельничал. Слонялся тут и там… Можно было делать всё, что угодно, и больше всего ему понравилось бродить по улицам. Дождавшись, пока кто-нибудь кинет окурок, он поднимал его и докуривал. Часами сидел, рассматривая автомобили и напрягая свой мыслительный аппарат, чтобы понять, как они бегают, не покушав сена или люцерны. При виде оружия полицейских глаза его вспыхивали. А лицезрение женщин, разгуливающих по городу без платка, чадры и шаровар, никогда ему не надоедало. Можно подумать, что вся страна стала монаршим гаремом и даже хуже того. И другим изумительным вещам не было конца. Зачем-то люди все крыши домов засеяли кустами с железными ветками – без листьев, плодов и даже не дающими тени. Вся польза от этих железок – лишь для ворон, сидящих на них и гадящих вниз.

>Тот день Большой предок никогда не забывал. Человек ведь не может забыть день своей смерти. Это было летом, ровно в пять вечера, он только занялся делом – курением, – и вдруг неожиданно всё прекратилось: вот так запросто. А потом начались его посмертные несчастья. Если бы отец нынешнего Султана-Али не нашел его сразу же и не уложил ровно, не подвязал бы ему большие пальцы ног, а также челюсть, не закрыл бы ему веки, – неясно было, как восприняли бы, в каком состоянии нашли бы его возле фамильного инкрустированного мангала. Например, как воина, в задумчивости прикоснувшегося губами к рукояти своей легендарной палицы, или как всесильного и славного падишаха, опустившего трубку для курения опиума и невзначай заснувшего возле мангала… а слуги годами боялись бы его потревожить и оставляли бы всё нетронутым, пока муравьи не изгрызли бы деревянные части его трубки, после чего он грохнулся бы лицом прямо в мангал – лишь тогда все поняли бы, что он мертв.